Дэвид Гейдер - Маска призрака [litres]

– Я хотела увидеть сына, – сказала Винн. – Взглянуть, каким человеком он стал без моих наставлений. И увидела.

– Ну а сейчас-то я на кой тебе сдался? В этом своем деле ты прекрасно обойдешься без меня. Тебе даже незачем было заворачивать именно в Белый Шпиль. И однако же ты это сделала.

– Я завернула в Белый Шпиль вовсе не ради тебя. Просто после встречи с Верховной Жрицей эта башня Круга оказалась ближайшей. – Винн теснее запахнула шаль, неотрывно глядя на ворота постоялого двора, словно надеялась, что оттуда сейчас выйдут Адриан и Евангелина. – Прибыв в башню, я узнала, что тебя бросили в темницу и что ты подозреваешься в убийствах, которые расследуют Искатели Истины. – Винн обернулась к Рису, и взгляд ее ужесточился. – Десять лет назад я увидела человека, которому от меня ничего не было нужно. Теперь же дела обстояли иначе.

– Мне не нужна твоя помощь, – проворчал Рис. – Я никого не убивал.

– Судя по словам храмовников, ты сделал все, чтобы убедить их в обратном, – пренебрежительно фыркнула Винн. – Да еще и ухитрился связаться с либертарианцами. Я была лучшего мнения о твоем рассудке.

– Не все маги падают лапками кверху по команде «умри», будто дрессированные мабари. Мы взрослые люди, однако храмовники обращаются с нами как с несмышлеными детьми.

– Потому что многие из вас и ведут себя как дети.

– Надо же! – Рис ощутил, как в нем с новой силой подымается гнев, и на сей раз не дал себе труда его сдерживать. – Великий архимаг учит нас ответственности? Ты хоть помнишь, что это такое – жить в башне? Можешь хоть на минуту представить, каково живется нам – тем, что так и остались затворниками? После мятежа в Киркволле…

– Стоит ли сызнова начинать этот спор? – перебила Винн.

– Нет, не стоит. Да и к чему?

Они сидели в седлах и молчали, слушая, как над головой воет ветер. Имперский герб поскрипывал, мерно раскачиваясь на крюке. Было зябко. И от Винн веяло холодом. Их разделяла стена невысказанных слов – всех тех, что копились в сознании Риса с той поры, когда он впервые увидел мать. Сейчас он чувствовал, как эта стена растет и крепнет.

Девчонка, прятавшаяся в кустах, испуганно пискнула и, выскочив из своего укрытия, бросилась наутек, словно за ней гнались. Ни мать, ни сын не проводили ее взглядом, застывшие в ледяном молчании.

– Зачем же тогда ты мне помогла? – наконец спросил Рис.

– Это важно?

– Для меня – да.

– Если б я знала, как ты отнесешься к моей помощи, – вздохнула Винн, – я бы, пожалуй, оставила тебя в камере. Быть может, тебе там самое место.

Эти слова глубоко уязвили Риса. Не зная, что ответить, он просто покачал головой:

– Ты изменилась.

– Ты слишком плохо меня знаешь, чтобы это утверждать.

– Я помню женщину, которую увидел десять лет назад, – возразил Рис. – Я считал себя ферелденцем и думал, что меня попросту слишком рано забрали из семьи, оттого-то я и не помню своих родных. Всю свою жизнь я гадал, кто же была моя мать, – и вдруг она явилась, возникла как по волшебству из ниоткуда. Сердечная, добрая женщина – и в то же время героиня. Я гордился тем, что она моя мать.

Винн промолчала, упорно глядя куда-то вдаль.

– Та женщина распространялась, как она рада тому, что мы наконец-то встретились. Обещала вернуться… и больше я ее не видел. До сих пор не знаю, что с ней случилось.

– Я здесь, – холодно напомнила Винн.

– Женщина, которую я узнал десять лет назад, не стояла бы в парадном зале, говоря нам, что правильнее терпеть, чем надеяться на лучшее. Та женщина не убедила бы Коллегию чародеев, что единственный выход для нас – сдаться.

– Что ж, тогда сожалею, что разочаровала тебя.

Рис пожал плечами. Чего еще он мог от нее ждать? Первый Чародей Эдмонд поведал ему как-то, что с магами иногда такое случается. Проводя всю жизнь вдали от обычных людей, маги в конце концов забывают, что и сами когда-то были людьми. Винн, которую он помнил, была любящей и заботливой, а не надменной и властной; казалось невозможным, что сейчас рядом с ним та же самая женщина.

Хотя, наверно, Рис должен быть ей благодарен. Даже если эта поездка – лишь временная отсрочка неизбежного приговора, то все лучше, чем ничего. Так или иначе, он вырвался из башни… пускай и не навсегда.

Евангелину уже не на шутку донимало царившее в отряде напряжение.

Как бы неприятно ни было магам путешествовать под надзором храмовницы, друг к другу они, похоже, относились еще более неприязненно. Рис и Адриан, ехавшие на одной лошади, то и дело перешептывались, явно не желая, чтобы этот краткий обмен мнениями услышали остальные; зато с Винн они за все время не обменялись ни единым словом. Старая чародейка с тем же успехом могла бы путешествовать в полном одиночестве.

До той минуты, когда Рис в кабинете Лорда-Искателя, обращаясь к Винн, назвал ее матерью, Евангелина не подозревала, что между ними существует родственная связь. Да и никто из храмовников Белого Шпиля об этом понятия не имел. Они знали, что матерью Риса была магичка и что он содержался в церковном приюте, покуда не достиг возраста, позволявшего ему вступить в Круг. Таков был обычный порядок вещей: башня Круга – неподходящее место для младенцев. Каким образом Рис узнал о том, кто его мать, оставалось загадкой. Если они с Винн и встречались, то в глубокой тайне… хотя, судя по всему, им явно не удалось сохранить эту тайну от Искателей.

Правда, было непохоже, чтобы кровная связь пробудила в них теплые чувства друг к другу. Это поневоле напомнило Евангелине о ее собственной матери, которая умерла еще до того, как ее дочь вступила в орден храмовников. Они часто ссорились – главным образом потому, что Евангелина не питала пристрастия ни к чему, что, по мнению общества, пристало девице знатного происхождения. Ей не доставляли ни малейшего удовольствия ни танцы, ни музыка, ни выезды в свет для поиска подходящего мужа. Всему этому Евангелина предпочитала отцовские уроки боя на мечах и воинского искусства, ко-торыми он овладел за годы службы империи в качестве шевалье.

И все же, когда мать умерла, Евангелина испытала глубокое сожаление, что они никогда не были близки. Все эти годы она отталкивала от себя женщину, которая желала ей только добра и просто опасалась, что неженские пристрастия дочери не принесут ей счастья. Этого не случилось, однако Евангелина сильно сомневалась, что карьера храмовницы совпадала с тем будущим, о котором мечтала для нее мать.

Поскольку у нее не было ни мужа, ни детей, это означало также, что после смерти отца семейное состояние достанется кому-то другому. Евангелина до сих пор по-мнила тот день, когда ей доставили известие о том, что ее отец умер. Рыцарь-командор Эрон спросил тогда, не желает ли она покинуть орден и вступить во владение отцовским наследством. Из этого следовало, что ей придется выйти замуж и десятки аристократических семейств будут осаждать ее дом, норовя подсунуть в мужья своих младших сыновей, которых кому-то другому сбыть не удалось, зато перезрелая дева наверняка примет с благодарностью. И несмотря на это, принять решение оказалось нелегко. Судя по последним новостям, которые дошли до Евангелины, ее дядя проиграл все свое состояние и продал отцовское поместье какому-то неварранскому купцу. Это известие глубоко ее опечалило.