Александра-К - Ненависть [СИ]

— Что смотришь? Положил людей и рад? Со сладеньким мальчиком на постель завалился? А те, кто не вернулся — где они? Сотня твоя где?

Ярре торопливо двинул коня наперерез — отсечь Наместника от вовсе ополоумевшего говоруна — ничем хорошим это закончиться не могло. Но не успел — взмаха мечом никто не увидел, только дерзкий повалился наземь, рассеченный пополам, еще живой, не понимая, что произошло. Дико кривилось судорогой лицо Наместника, залитое кровью — брызнуло из рассеченной артерии, глаза светились в наступающей темноте не хуже, чем у твари.

— Еще кто-то хочет задать мне вопрос? — Рык Цезариона устрашал не менее, чем то, что он только что сотворил.

— Господин! — Ярре очень осторожно попытался заговорить с воином. Тот грубо и злобно сказал:

— Ты совсем не исполняешь свои обязанности! Как ты мог допустить подобное в крепости? — И в притихшую толпу: — Услышу еще раз что-то подобное — перевешаю вместе с вашими десятскими!

Воины глухо заворчали — власть Наместника была неоспорима и оскорбление каралось очень жестоко, но и у простых солдат были права. А Цезарион последнее время переступал через них не один раз. Ремигий резко послал коня вперед, его грудью раздвигая толпу, безразлично глядя на мертвое тело, недовольно гомонящих людей. Ему было все равно, что будет с ним, крепостью, проклятой страной да и Империей по большому счету…

Ярре догнал воина только уже во дворе дома. Наместник бросил на него бешеный взгляд, но смолчал. Встревоженный Альберик шарахнулся в сторону, пропуская господина внутрь, недовольно взвыл Берси, учуяв запах крови. А Моди вцепился в старого раба лапками так, что было не отодрать. Ремигий молча прошел через весь дом, проломился сквозь спальню, даже не посмотрев, что с Эйзе, вылетел в сад, прошел по белому снегу, вновь выпавшему, пятная его кровавыми следами, рухнул на колени возле бассейна. Вода была уже покрыта тонкой пленкой льда. Ему пришлось пробить доступ к воде кулаком. И наконец опустить в леденющую воду окровавленные руки, а потом опустить лицо прямо в крошки льда, ощущая их острые режущие грани. Может, и не надо уже бороться? Дать себе покой?

— Господин! Эйзе пришел в себя!

Голос Альберика прозвучал глухо. Наместник мгновенно выдернул голову из воды, влажные пряди облепили лицо, глаз не видно.

— Чтоо?

— Мыш очнулся!..

Отбросив отросшие за это время кудри, Ремигий рванулся обратно в дом… Лекарь шарахнулся в сторону от бешеного, тихо шепнул:

— Осторожнее, не испугайте его!

— Выйди вон!!! — в голосе воина клокотала ярость.

Перепуганный лекарь вылетел за дверь быстрее стрелы.

— Мыш?

И увидел широко раскрытые синие глаза.

Тварь смотрел разумно. И гордый Цезарион просто рухнул на колени возле ложа и прижался мокрой головой к бескровной лапке юноши. Ему… ему хотелось взвыть в голос, но Мыша нельзя было пугать.

— Мой господин? — едва различимые слова, трудно еще шевелить губами.

— Мыш, я так рад, так рад, что тебе стало легче!

— Ты не гневаешься на меня?

— За что?

— Что не сказал…

Ремигий шарахнулся в сторону, со всей силы рухнул на пол, больно ударился копчиком. И одурело взглянул в лицо Эйзе. Мыш смотрел испытующе.

Слова ругательств замерли на языке воина. Он отлично помнил все, что произошло за последние три месяца, каждую деталь, каждое событие, и забыть не мог — растравлял самого себя в своей ненависти к миру и к себе. И право Мыша было не доверять ему до конца. И, видимо, его возлюбленный не доверял. То, что Лис изо всех сил врал, что твари не знают, когда наступает миг появления новой жизни, стало ясным.

— Это твое право… — слова жгут язык. Но Мыш сейчас должен слышать не слова укора. Нельзя его волновать. Слишком слабый.

— Мое дитя? Где?

— Все хорошо!

Эйзе повернул голову, очень тихо шепнул:

— Что же вы все врете-то мне! Я же десять дней не чувствую его дыхания в этом мире!

— Мыш?

У Ремигия сердце перевернулось в груди. Бедная тварь, не в силах даже отвернуться, отчаянно и безнадежно расплакалась.

— Мыш!

Воин очень осторожно подсунул руку ему под спину, склонился над ним, обнимая и пряча на груди смешного мышонка свою дурную голову.

Мыш плакал очень долго. Ремигий поил его молочком, пытался уговаривать, чтобы не терял силы со слезами, но юноша его не слушал. Слезы катились из-под сомкнутых век неудержимо. Бедный Наместник уже не знал, что и делать, как утешить Эйзе, понимая, что не в его силах дать ему покой. Внезапно странная мысль мелькнула в его голове. Воин взял ледяные ладошки юноши в свои руки, поцеловал их, хмуро сказал:

— Клянусь как глава рода и как Наместник — после заключения мира с тварями я сразу покину вашу страну. Мы уедем туда, где всегда тепло, где плещется море, соленое, как слезы. Ты будешь играть на берегу. Я никогда больше в жизни не подниму оружие против твоих сородичей.

Мыш вздрогнул всем телом, широко открыл глаза.

— Мне никто в мире не нужен, кроме тебя. Прошу только об одном — выживи. Хотя бы ты…

На белых губах Эйзе внезапно расползлась такая неуместная сейчас улыбка…

— Я выполнил свой долг! Ты принял решение! Я — свободен!

О чем говорил его Мыш, Наместник спросить не успел — синие глаза опять стали бессмысленно-мутными, слишком большое усилие для маленького мышонка. Ремигий осторожно опустил руки юноши на покрывало… Странные слова твари его ничуть не взволновали — то, что Мыш изо всех сил тянул его в этом направлении, стало ясно уже давно. Остался один вопрос — от чего освободился возлюбленный, но это дело времени. Воину почему-то казалось, что именно его слова заставят Мыша оставаться с ним, а не рваться в Предвечные чертоги за их дитем. Или в Элизиум? Нет, боги Империи тварь точно не примут. Ремигий о таком никогда даже не читал. Мыш внезапно сладко потянулся и засопел, совсем как маленький — забытье перешло в глубокий сон, и это было хорошо… Ремигий еще каким-то невероятным усилием держался, а потом черноволосая голова ровно уперлась в плечо лежащего юноши, и гордый Наместник глубоко уснул, сидя на полу, прижимаясь к лежащей твари.

Старый раб зашел в спальню через краткие мгновения, как только из помещения перестал доноситься голос Цезариона. Склонился над беззаботно спящим господином, вздохнув, приподнял его, втащил на ложе, приткнул возле тихо дышащего Эйзе, накрыл обоих сверху парой меховых одеял, подбросил в очаг поленьев. Осень-осень. Да только в этой проклятой стране осенью ночью застывает лед на реках.

Ремигий глубоко спал. И снилось ему… Снился полуголый загорелый Мыш, гоняющийся в искрах морских брызг за тварятами и ловящий на мелководье каких-то прозрачных мальков. Подбегающий к Наместнику за поцелуем и снова уносящийся играть в такой непривычной для него теплой воде. Валящийся с ветки дерева Лис, держащий в зубах пойманную райскую птицу, и вопли сотника, отбирающего у него добычу. Альберик, степенно спускающийся по мраморной лестнице, ведущей почти к самому морю, и укоризненно качающий головой на творящееся безобразие…