Александра-К - Ненависть [СИ]

— Пирожка позже испеку — Черныша сушу у печи, весь мокрый.

Мыш неуверенно улыбнулся — ему было очень стыдно.

— А Ней и Алвин, они…

— Живы, — голос Наместника довольно напряженный — это знак Альберику — не трогай любимого…

— Да здесь они, в соседней комнате, спят, лекарь не разрешает им говорить — раны серьезные, — старик не намерен щадить мальчишку — натворил, так уж натворил…

Эйзе отчаянно вздыхает, Ремигий раздраженно поворачивается, коротко взглядывает на Альберика, и глаза у него очень недобрые. Мыш быстро хватает кувшинчик с молоком, прячется за него. А из глаз — слезы горькие. Наместник только головой качает — долго еще придется Эйзе прощение вымаливать и у приблуд, и у старика. Это он готов простить безголовому все, что угодно, только бы рядом был.

— Мыш, не надо плакать, все уже закончилось, больше я к тебе никого не подпущу.

Альберик только головой качает — ему не нравится, что Наместник так снисходителен к Твари. Завывание Черныша с кухни разряжает тяжелое молчание, Альберик бросается спасать дитятю. Что-то опять натворил…

Мыш неуверенно смотрит на воина, Ремигий улыбается, хотя боль опять вернулась. Ничего, заживет, главное, мышонок жив. Возвращается Альберик и выгоняет Мыша за дверь. Тот пытается возразить, что он каждую ночь с господином, но через минуту вылетает за дверь — теперь уже Ремигий рявкнул — он не хочет, чтобы Эйзе видел его слабость. А его теперь не менее месяца надо будет переносить на руках — на ноги не встать.

Мыш идет в комнату Лиса, тот один — сотник куда-то ушел, Лис ласково кивает Эйзе. Бледный, замученный, но довольный. Мыш подходит ближе и вдруг со стоном прижимает руку рыжего к губам. Лис вскрикивает ошалело, вырывает руку:

— Господин, вам нельзя, вы… я… Нельзя. Не надо унижаться. Я бы все равно помог…

— Даже, если бы умер или тебя прокляли?

— Владыка видел меня…

Эйзе резко шарахается в сторону, испуганно спрашивает:

— Где?

— В ущелье святилища, вы без сознания были…

— Он что-то сказал?

— Он приказал пропустить людей беспрепятственно. И не напал потом…

Резкий голос сотника от двери:

— Какой владыка, Лис, ты о чем?

Лис сжимается под взглядом сотника, плотно сжимает губы. Ну, понятно, говорить не будет. Паршивец рыжий, уже успел втравить людей в такую авантюру, хорошо, сам кровью не изошел во время пути. Эйзе вздыхает:

— Наш владыка, тот, кто приказывает тварям…

— Тот, что тебе приказал быть возле Наместника?

Хриплое, честное:

— Да…

Ярре жестко смотрит на Мыша — это Цезарион трясется над возлюбленным, дышать на него боится, а мальчишка предает и предает его, снова и снова. Но сотник-то — в своем уме! Лис тихо стонет:

— Не надо…

Он очень испуган. И человек сдается — усмехнувшись, сотник уходит, бросив неласковый взгляд на Мыша. Ремигий совсем голову потерял, доверяет твари, как настоящему другу. Мыш утыкается лицом в плечо лежащего Рыжика и разражается рыданиями. Отходит страх, боль, мука от ожога и предательства. Лис глубоко вздыхает. Ну чем утешить молодого господина?

Маленькие лапки вдруг обхватывают повисшую руку Эйзе, зубки вцепляются в пальцы — Черныш пришел поиграть. А Беленький стоит напротив и старательно повторяет, копируя голос Наместника: «Я, — длинная пауза, — прощаю…» Мыш поднимает зареванное лицо, пытается улыбнуться. Громкий голос Ремигия из спальни:

— Эйзе, где ты? Тебе Альберик пирога принес…

Первыми из комнаты Лиса выносятся мелкие — пирожок — это просто отлично, потом выбегает зареванный Эйзе. О Лисе есть кому позаботиться — в дверях они сталкиваются с сотником, несущим поднос с едой, воин он опытный и успевает увернуться от клубка голодных тварей…

Проходит несколько дней, Мыш все так же неуверенно бродит по дому и саду. Приблудам стало полегче, ему разрешили войти к ним, и мальчишки искренне обрадовались, что Мыша не сожгли. Альберик постепенно отошел от гнева, да и из-за Цезариона он сильно и не сердился. Ярре тоже отошел от злости из-за недомогания возлюбленного Лиса. Он как-то очень странно посматривает на рыжего, когда никто не видит, а рыжий каждую ночь пытается вспомнить какой-то странный, но приятный сон, и не может. Но Наместника боли очень мучат, и, если днем как-то терпит, то каждая ночь — бессонная для обоих, Цезарион терпит до последнего, не смея побеспокоить спящего Мыша, а Эйзе каждую ночь прислушивается к учащающемуся дыханию воина, глухим вздохам — он не хочет стонать от боли…

На четвертый день Мыш все-таки решился… Рыжий грелся на холодном солнышке в саду — их опять выставили из дома из-за очередного совещания — на границах было неспокойно, да еще и известие о ранении Наместника… Эйзе осторожно подсел к нему поближе, воровато оглянулся на мелких — они могли пристать в любой момент, но пока возились с пуховичками — охотиться после памятного купания на них перестали и теперь только гладили и рассматривали…

— Лис, правда, что после любви исчезает боль?

Рыжий растерянно смотрит на Эйзе — он не ожидал подобого вопроса. Потом, после долгого молчания, что-то вспомнив:

— Да.

— Лис, господин может только лежать на спине и на боку, можно как-то любить в таком положении?

Рыжий сердито отвечает:

— Господин обещал мне вырвать ноги и все остальное, если начну учить тебя чему-нибудь подобному…

— Лис, он ночи не спит из-за боли, мучается. Ведь я виноват, что он так обжегся.

Лис молчит, хмурит тонкие брови. Потом с трудом говорит:

— Хорошо, но я только расскажу. Показать…

Эйзе вспыхивает до ушей, отчаянно мотает головой, серые лукавые глаза Лиса откровенно смеются…

Мыш готовится основательно — у Альберика выпросил небольшой кувшинчик с вином, фрукты, какие-то сладости. Старик ворчит, но находит все — мордочка Эйзе такая оживленная, румянец на бледном личике так и пылает, глаза хитрющие. Залез в бассейн купаться, а вода леденючая, Альберик с криком выволок его обратно, потащил отмываться в кухню горячей водой — не приведи боги, заболеет. Наместник раздраженно прикрикивает на мелких — они бродят по дому, где хотят, но чаще всего хулиганят в спальне Наместника, а тот их даже вытолкать взашей не может. Дело уже к ночи, Альберик утаскивает малых на кухню, Черныш, по традиции, громко протестующе воет…

Ремигий неподвижно лежит на кровати, немного обреченно наблюдая приготовления Эйзе — ему не хочется разочаровывать Мыша, но сил ни на что, кроме как сдерживать крики боли, просто нет. А мальчишка старается вовсю — притянул откуда — то лампу, расписанную зверями, зажег ее, ластится, предлагает вино… Ну что ж, если любимый хочет — можно и вино…

Мыш низко склоняется над Наместником, начинает целовать в чуть прикрытые глаза, лоб, нежно проводит по щекам пальцами, словно слепой изучая лицо воина. Наместник ловит быстрые пальцы, целует их. Как всегда, одного нежного прикосновения Эйзе достаточно, чтобы возбуждение начало сжигать тело. Даже сейчас, когда ноги сжигает совсем другой огонь. Мыш любимый… Ласковые теплые руки приподнимают края рубахи, Наместник немного сжимается от неожиданности, Мыш успокаиваюше что-то шепчет — конечно, после месяца, проведенного на общем ложе, больших секретов у них нет, но воина смущает, что Мыш активно ласкает и начинает любовную игру. Длинные шеловистые волосы скользят по груди воина, Мыш целует его, смещается все ниже и ниже, горячие пальчики касаются уже возбужденного члена воина, тот резко отталкивает уже сползшего почти на его живот Эйзе: