Александра-К - Ненависть [СИ]

— Тебя будут любить не меньше, поверь мне…

Лис, наконец, открывает насмерть испуганные глаза, беспомощно глядит на сотника — он не ожидал такого. Ярре очень серьезно смотрит на него. На серые глаза набегают слезы, но не проливаются — Лис неумело вытирает их ладонью, шмыгает носом. Все тонкая выучка бордельной игрушки с него в этот момент сошла, словно поцелуй стер ту грязь, в которой Лис был этот год. Остался перепуганный, ничего не понимающий лисенок, случайно попавший в плен, сломавший руку ночью при побеге, лакавший молочко из рук сотника. Лис слабо вздыхает, прижимается к Ярре, неловко касается его волос пальцами — он растерял все свои умения, испуган, ошеломлен словами сотника. А тот сам не понимает, как такое вырвалось из его сердца. Тело Лиса очень близко, возбуждения нет, но Ярре очень хочется утешить рыжего. И Лис понимает это, шепчет:

— Спасибо.

И опять жалко и смешно шмыгает носом, дышит в щеку сотника. Тот прихватывает его покрепче и просто прижимает к себе. Его будут любить, и он полюбит. Но не старого вояку… Другого…

Новый день начинается с осторожного заглядывания Альберика в спальню Наместника — спят оба, обнявшись, меховое одеяло сползло на пол, Мыш жмется под теплый бок Ремигия. Старик вздыхает, поднимает одеяло, укрывает им тварь и человека. Воин спит, как убитый, видимо, отсыпается за все предыдущие ночи — боль оставила его ненадолго, и он отдыхает. Мыш весь зареванный, но мордочка блаженная. Альберик только головой качает, улыбается — просто новобрачные, да и только… Конечно, девушка была бы лучше, детки бы были… На кухне раздается хриплый писк Черныша, грохот- что-то уронил, паршивец… Да уж, детки, с этими бы неразумными справиться. День течет своим чередом — просыпается сотник и Лис, малыши уже вовсю носятся по дому, играя в догонялки, а в спальне Наместника — тишина — по-прежнему спят оба, и сотник не разрешает будить Наместника даже при поступлении вестей с границы — то, что могли рассказать, произошло трое суток назад, а господину нужно отдохнуть.

Ремигий просыпается первым, лежит неподвижно, чтобы не потревожить Мыша. А тот так сладко разоспался на груди Наместника, светлые волосы щекочут подобородок воина, он осторожно отодвигает их в сторону, высовывается маленькое ушко. Мыш вздыхает, поворачивается, и острый локоть точно попадает по ребрам Ремигия, Альберику так и не удается откормить его, мальчишка остается таким же угловатым, состоящим из острых коленок и локтей. Со временем, возможно, тело его станет более совершенным — как у более старшего Лиса, а пока-одни коленки и шея, просто удивительно, как у воина вообще темные мысли появляются, когда он видит это худущее чудо. А темные мысли уже появились. Очень темные. Мыш мгновенно просыпается, вопросительно смотрит заспанными глазами на своего господина, ехидно хихикает — похоже, вчерашнее понравилось и ему. Ремигий отрицательно качает голвой, осторожно сталкивает его с постели на прикроватный ковер — а то точно объятиями дело не закончится. Мыш обиженно вздыхает, уходит ближе к окну, вытаскивает гребешок, садится на какой-то стульчик и начинает расчесывать растрепанные волосы. То, что он обнажен полностью и маленькие лапки мерзнут на ледяном полу, его мало волнует. Зато серьезно волнует Наместника — в Мыша летит собранный в комок теплый плащ и меховые сапожки:

— Прикройся и обуйся, заболеешь!

Мыш лукаво смотрит на возлюбленного — кто и чем тут заболеет — еще непонятно, но дразниться перестает, накидывает на плечи плащ, обувает сапожки. Светлые волосы блестят на солнышке, он продолжает быть в истинном облике, и это значит не то, что он не может закрыться скуластой маской твари, а только то, что он находится рядом с очень близким человеком, для которого маска неважна. Тихий стук в дверь, Мыш вздрагивает, лицо тут же становится привычным — смешным и скуластым. Воин разочарованно вздыхает — в истинном облике он находит для себя все больше и больше интересного. Осторожно заглядывает Ярре, тут же с визгом в спальню проскакивает Черныш и Беленький, да еще в руках тащат пуховичков. Сонитк пытается их отловить, но дело не идет — тварята забились под кровать, теперь без Альберика их оттуда не вытащить. Наместник мрачно смотрит на всю эту возню, но молчит — он немного отдохнул, боль ослабела, но ругаться по-прежнему сил мало, и он их бережет. Сотник осторожно присаживается на кровать, вопросительно смотрит на Мыша, Цезарион безнадежно говорит:

— Можно и при нем — все равно не выгнать.

Ярре пожимает плечами, но потом все же говорит:

— Письмо из пограничной крепости и письмо из Столицы. Приватное…

— От Солнечноликого? Быстро же доложили…

Сотник молчит. Дело плохо — похоже, Солнечноликий узнал о твари на ложе Наместника — доложил кто-то — не поленился, то, что письмо прибыло со специальным посыльным, который за неделю проделал путь, который обычно занимал около двух-трех недель, говорит о том, что молодой Император не намерен шутить. Ревнивое око, опасное око.

— Хорошо, иди, я сейчас прочитаю их…

Мыш напряженно смотрит на возлюбленного — то, что весть пришла черная, он понял, и очень испуган. Наместник поворачивается на бок, мягко просит:

— Подсунь мне подушку под спину, пожалуйста.

Эйзе походит поближе, наклоняетя к ложу и внезапно летит на него — Наместник жестко прихватил его за руку и потянул на себя, Мыш валится со всего размаха на Ремигия, тот хохочет, довольный:

— Попался!

Мыш обиженно пищит, пытаясь подняться, из-под кровати раздается ворчание Черныша — про мелких совсем забыли, а возня сверху им, видимо, не понравилась. Наместник строго говорит:

— А ну, быстро вылезли и — к Альберику — там финик и леденец!

Знакомые слова услышаны — мелкие быстро вылезают, довольно растрепанные и запыленные, пуховички недовольно пищат, и выносятся из спальни на кухню, оттуда слышится сердитый голос Альберика — он тоже не очень рад перемазавшимся с утра малышам.

Наместник подгребает Эйзе поближек себе, тот пищит, якобы возмущенно, но не отбивается, ладно, теперь можно и почитать…

Очень давние воспоминания мальчишечьей дружбы, общих любовных похождений, странного спасения после мятежа отца, долгого выздоровления после тюрьмы и опалы — по мере сил мягкой — удаление на самый край света, на войну, которая никогда не кончится. Жестокие упреки в каждой фразе — Солнечноликий безумно оскорблен любовным выбором Наместника, и сомнений именно в любовных отношениях у него нет — неужели так ясно это было видно еще в самом начале, в лагере? И оскорблен он не выбором для постельных утех юноши — дело в Империи довольно частое, хотя и немного осуждаемое, а именно тем, что любовник — не человек. Тварь. Враг ненавистный. Каждое слово полно горечи и гнева, но угроз нет и нет запрета. Только презрение и горечь, словно цветы полыни осыпали свою пыльцу на строки пергамента. Мыш растерянно смотрит на Наместника — он понимает, что это из-за него, все из-за него. Цезарион усмехается жестко: