Марина Аэзида - Дети Спящего Ворона

Она забилась под ним, закричала, но, кажется, это его только раззадорило. Он раздвинул ее ноги еще шире и — вошел. Пронзил! О!

— Прекрати! — взвизгнула Данеска. — Что ты делаешь?.. Что мы делаем?.. Ты же брат!

Последнее слово подействовало, как заклинание: он ее отпустил. Тяжесть мужского тела исчезла, Данеска кое-как натянула на себя одежду и, повернувшись, заставила себя посмотреть на Виэльди. Он сидел напротив, уронив голову на руки.

— Прости… Не знаю, что на меня нашло. Пьяный настой, наверное… И еще этот твой танец! Прости…

— Это так… так неправильно… — пробормотала Данеска и вдруг выпалила: — Кажется, я тебя люблю! Не как брата, понимаешь?! — из глаз покатились слезы, и она закрыла глаза руками. — Что же мне теперь делать?

Виэльди сжал ее лицо в ладонях и приник своим лбом к ее.

— Я не знаю, что нам делать, не знаю… — Как же Данеска была ему благодарна за это «нам»! — Я никогда не смогу видеть в тебе только сестру. Ты не посмотришь на меня, как на брата. Но то, что случилось… мой поступок, твои слова… это ошибка, и она не должна повториться.

— Мы прокляты, да?

— Теперь-то уж точно, — он горько усмехнулся, встал и подал Данеске руку, помогая подняться. — Тогда, в первый раз, мы хотя бы не знали…

— Но раз мы все равно уже прокляты, то и терять нечего! — она прищурилась, подалась вперед. — Мы можем…

Виэльди ее прервал:

— Можем что? Любить друг друга? Но разве я смогу после этого отпустить тебя в Империю?

— А ты не отпускай!

Виэльди посмотрел на нее долгим взглядом, покачал головой, и Данеска без слов догадалась, о чем он подумал: если отец решил отдать дочь имперцу — отдаст, и никто ему не помешает. Никто не переубедит каудихо, если он уверен в своем решении. А он уверен.

Джефранка сидела на скамье, до боли сцепив пальцы и сжав зубы. Лицо ее при этом ничего не выражало, ни один мускул не дрогнул — чтобы знать это, не нужно смотреть в зеркало: маска, по недоразумению называемая лицом, всегда неподвижна. Даже если сердце сжимается от горя, радости или страха…

— Все, хватит, — Джефранка положила руку на гребень, которым Руниса — доверенная служанка, расчесывала ее волосы.

— Больно, госпожа? — спросила та с участием.

— Не больше, чем обычно. — Длинные кудрявые волосы — тонкие, но густые, всегда доставляли немало хлопот. — Просто больше не могу сидеть!

Да что там сидеть, дышать и то было невмоготу! Привычная комната казалась чужой, даже враждебной. Серые сумерки вползали в широкое окно, высвечивали громаду камина и темную глыбу стола, стелились по мохнатому ковру к кровати, сейчас похожей на спящее чудовище. Всего один яркий всполох скользнул по стене, коснулся старого портрета матери — ее глаза вспыхнули, будто от злости, и угасли вместе с лучом: теперь она взирала на дочь с привычно мрачным неодобрением.

— Пора зажечь свечи…

Джефранка подошла к зеркалу, вгляделась в отражение, в который раз пытаясь отыскать на лице хоть какие-то признаки жизни, но их, как всегда, не было: не изогнулись брови, не наморщился лоб, не искривились губы.

А чего она ожидала? Если уж боль из-за гибели отца не исказила черты, то и ненависть к его убийце не исказит.

— Моя княжна, ну не терзайся ты так!

Руниса поставила свечи на стол и всплеснула руками. Джефранка видела ее в зеркале — расстроенную, испуганную, как всегда полную сочувствия. Как просто читать чужие лица! А вот по ее лицу никто ничего не угадает…

— И как ты меня понимаешь, Руниса? — спросила Джефранка и добавила, с горечью: — Ты одна и понимаешь. Сейчас, когда отец умер.

— Госпожа, твое тело говорит, — служанка приблизилась и заслонила ненавистное отражение, — и голос. А еще цвет глаз немного меняется.

— Хорошо, что хоть что-то меняется… — Джефранка встряхнулась и отошла от зеркала. — Хотя иногда эта маска даже полезна: имперский мерзавец так и не понял, насколько сильно я его ненавижу, и что прирежу в первую же ночь!

— Ну что ты такое говоришь, госпожа?! — Руниса отступила на шаг. — Если так сделаешь, потом тебя саму убьют. И наши земли все равно достанутся Империи, а мы станем почти рабами.

— Да… И я не вижу, как этого избежать, — Джефранка стиснула зубы, но внезапная мысль заставила ее позабыть и о злости, и об отчаянии. — Разве что…

— Что? — служанка воззрилась на нее с надеждой.

— Пока не знаю… не уверена, — Джефранка помотала головой. — Мне нужно посоветоваться. Позови Лакора.

Если кто и может одобрить ее мысль либо признать неудачной, так только он — подслеповатый горбун, главный советник отца. Лишь благодаря ему княжество Адальгар все еще было относительно свободным, Империя не завладела им окончательно, хотя много раз пыталась. Еще бы! Край, примыкающий к морю — вожделенный край. Отец и советник многое сделали, чтобы не потерять свои земли: платили большую дань, чем соседи, и пытались дружить — не всегда удачно — с псами императора.

Но эта видимая свобода вот-вот закончится. У князя не было наследников мужского пола, и теперь престол достанется тому, кто женится на его дочери. Из-за этого отца и убили. Все выглядело, как несчастный случай на охоте, но Джефранка знала — это не случайность. Знала она и имя убийцы: Хашарут. Вообще-то многие знали, но доказательств ни у кого не было, а даже если и были: кто осмелится выступить против наместника императора на равнинных землях? Никто. Так же, как никто не посмеет перейти ему дорогу, женившись на княжне — а если и посмеет, то отправится в ледяные глубины вслед за князем.

Если сама Джефранка откажет наместнику, он все равно захватит страну, но с помощью войны, а не свадьбы, что еще хуже. Как ни посмотри — выхода нет. Точнее, не было, пока в голову не пришла пугающая и в то же время обнадеживающая мысль.

Быстрей бы явился Лакор! Он подскажет, глупость она придумала или путь к спасению.

— Какое же это спасение? — советник стоял напротив, опираясь рукой о темный стол, и недоверчиво покачивал головой. — Для нас нет большой разницы, завладеет княжеством наместник Империи или ее пес. Что тот, что другой — оба станут насаждать свои порядки. Наш народ в любом случае утратит свободу. Окончательно.

— Императорский пес хотя бы не убивал моего отца! — Джефранка ударила по столу ладонью: огоньки свечей трепыхнулись, едва не угасли, а советник вздрогнул. — И он все-таки один из нас, из людей равнин!

— И он же предал равнинные народы! — Лакор тоже повысил голос. — Точнее, не он, а его дед, но это неважно. Нынешний каудихо ничем не лучше своих предков, если не хуже.

— Пусть так. Зато он единственный, кто дерзнет увести добычу из-под носа у наместника!

— Добычу… — Лакор повздыхал и сжал ее пальцы. — За тебя должны были спорить сыновья государей. Не думал я, что доживу до тех дней, когда моя княжна из завидной невесты превратится в добычу для хищников… точнее, падальщиков.