Марина Аэзида - Дети Спящего Ворона

Данеска понимала, что видит сон, но не могла открыть веки, не могла ни пошевелиться, ни закричать. А чудище уже тянуло к ней искореженные руки… вернее, то, что от них осталось. Простыня почернела, нагрелась, начала жечь кожу. Данеска же по-прежнему не могла ни позвать на помощь, ни пошевелиться, ни проснуться.

Несправедливо сожженный ее сожжет!

Виэльди вскочил с ложа, выбежал из надстройки и помчался за черным человеком по опустевшему вдруг кораблю. Паруса обвисли, не чувствовалось даже легкого ветра, словно воздух застыл. Не слышалось ни плеска волн, ни разговоров, ни птиц. Только поскрипывала палуба и трещали, расползаясь под ногами чудища, обугленные доски. Запах дыма становился все явственнее, гарь забивалась в ноздри, но Виэльди и не думал бежать прочь — хотя бы потому, что бежать некуда, ведь вокруг море. Не сбавляя шага, он шел и шел за угольно-черным человеком. Человеком ли?

Повисшие, как тряпка, паруса начали дымиться, воздух раскалился. Еще чуть-чуть, и начнется пожар, а от него одно спасение — оно же и гибель — прыгнуть за борт. Виэльди бы сейчас душу отдал за то, чтобы ощутить недавний холод, услышать перебранку талмеридов и ругань моряков. Но все исчезли. Умерли? Тогда где трупы? За бортом?

Надо нагнать черного человека, надо сразиться с ним: пусть он нечисть и наверняка сильнее смертных, но хотя бы можно умереть достойно, в битве, а не утонуть в ледяной воде и не сгореть, вопя от боли, в пожаре.

Увы, догнать не получалось. Виэльди бежал, что есть мочи, но враг по-прежнему опережал, хотя казалось, будто едва переставлял ноги. Или это Виэльди на самом деле не мчался, а тащился? Неспроста же корабль вдруг стал таким длинным…

Черный человек начал подниматься по лестнице… Выше, еще выше… Когда Виэльди добежал до нижней ступени, тот уже был наверху и завернул за угол. Лестница выглядела знакомой… Широкая, мраморная, она пролегала между ровных стен, выложенных из светлого камня, сейчас горячего. Пошатнувшись, Виэльди уперся в одну из них ладонью, обжегся и отдернул руку. Жар проникал уже и сквозь подошву ботинок.

Кое-как осилив первый лестничный пролет, Виэльди снова увидел Черного. Догонять его, судя по всему, было бесполезно…

— Эй! Стой! Хватит убегать! Ответь, кто ты?! — крикнул он и достал меч из ножен.

Черный обернулся и то ли прошипел, то ли проскрежетал:

— Сож-ж-жгу. Ее сож-ж-жгу, не тебя. Ух-х-ходи.

Некуда уходить, даже если бы хотел.

— Кого ее?

Черный не ответил и продолжил путь, Виэльди снова двинулся за ним.

Лестница вывела в коридор, и тут стало ясно, что это за место — дворец императоров Шахензи! И тут, на этом этаже, покои Данески!

«Ее сожгу», — сказал обугленный.

— Нет! Не трогай ее! — в ужасе прокричал Виэльди, но враг даже не обернулся и вот уже подошел к двери… Той двери, где, не подозревая об опасности, спала сестра, небесная возлюбленная. Та, которую он предал… На этот раз не предаст! Он спасет ее! А если не сумеет, если не совладает с Черным, то погибнет… но до того, как увидит смерть Данески!

Из груди вырвался хриплый рев, Виэльди толкнул дверь плечом и с такой скоростью ввалился внутрь, что едва не упал.

На кровати, распятая, прикованная за руки и ноги чем-то невидимым, лежала Данеска. Она открывала рот, как в крике, но ни звука не слетало с ее губ. А черный человек тянул к ней руки и приближался, приближался…

Откуда в Виэльди вдруг проснулась почти нечеловеческая прыть? Только что он не мог догнать обугленного, а сейчас в один шаг настиг, обхватил его за туловище и потянул назад. Ладони, плечи и грудь не просто обожгло — ткань рубахи сгорела, а кожа зашкворчала, словно свиной жир на сковороде, и покрылась багряной коркой. Боль была такая, что Виэльди завопил, будто его раздирали заживо, но все равно не выпустил Черного. Даже умудрился достать кинжал и полоснуть им по шее врага. Лезвие застряло в теле, как в дереве. А сознание гасло, гасло… Он так и не смог спасти Данеску…

Простыня загорелась, пламя сжигало тело. Данеска видела, как чернеет кожа, Нестерпимая боль добиралась до костей и, казалось, скручивала их в спираль. Лучше смерть, чем такие муки! Почему сознание до сих пор ясное, почему не помрачилось?

Больно! А-а-а!

Закричать не получается: губы, язык, горло сгорели. Обречена! Обречена!

А черный человек все приближается… Цаур Саанхис приближается…

Со спины на него кто-то набросился…

Виэльди!

Ее небесный муж, любимый, ее жизнь, ее брат, ее всё!

Он набросился на Огненного и… И пламя объяло Виэльди.

— Не-е-ет! — закричала Данеска и услышала свой крик.

Значит, язык и горло целы…

В тело, по-прежнему обожженное, вернулись силы. До сих пор неспособная пошевелиться, теперь она вскочила с кровати и, ухватив тяжелый бронзовый кувшин, ударила им Черного по голове. Тот пошатнулся — и вдруг исчез, будто растворился, будто его никогда и не было…

Спасена… Да только зачем ей теперь жизнь, если Виэльди сгорел? Погиб, пытаясь ее спасти. Слезы побежали по лицу, она завыла, застонала, закричала и бросилась к изломанному почерневшему трупу. Обнимала, гладила по черепу, на котором не осталось волос…

В душе образовалась пустота, бесконечное ничто. Незачем жить, нечего желать — все неважно. В землю бы…

Данеска легла рядом с Виэльди, прижалась к его обжигающему плечу и простонала:

— Любимый… С тобой умру…

Едкая гарь снова ударила в ноздри, тело искорежила боль, а сознание наконец начало ускользать, ускользать… Тьма опустилась, затуманила разум, Данеска плыла в небытии, не чувствуя себя…

Очнулась она в руках Виэльди, который нес ее вниз по лестнице. Он не сгорел? Кожа привычно смуглая, черные волосы развеваются за спиной, бусины стучат… Жив, жив!

Данеска не выдержала и засмеялась от счастья, прижалась к любимому, сильнее ощутив тепло — не жар! — его объятий.

Даже если это последний день ее жизни — это прекрасный день!

— Виэльди… — выдохнула Данеска. — Я тебя люблю! Навсегда, навеки, даже в том мире буду любить…

Он не ответил — он все мчался вниз по лестнице, наконец вынес ее из замка на подворье. Оно оказалось каким-то не таким…

Да это и не подворье вовсе! Над головой раскинулось бирюзовое небо, на востоке поднимается рыжее солнце, заливаются утренние птахи, стрекочут насекомые, а высокий ковыль шелестит от дуновений ветра, щекочет руки и плечи…

Дворца нет! Только степь от края до края — и Виэльди на расстоянии вытянутой руки.

Если это предсмертные видения, пусть длятся как можно дольше!

Виэльди опустил Данеску на землю, но не разжал объятий. Не в силах оторвать взгляда, смотрел и смотрел на любимое лицо. В ее черных глазах сияла нежность, на губах играла такая светлая улыбка, что даже целовать их было страшно. Страшно было спугнуть эту тихую радость… Он и не поцеловал, только, слегка касаясь, приласкал большим пальцем и по-прежнему смотрел, любовался.