Марина Аэзида - Дети Спящего Ворона

От мыслей отвлек Сарэнди.

— Все, — выдохнул он.

— Ну?

— Там сказано, что ты вернулся. А еще, что он… Лакор то есть… постарается отвлечь тебя на волнения в столице. В это время Хашарут займет западные окраины Адальгара. Якобы чтобы подавить там мятежи против Империи. Даже не якобы… мятежи там и правда готовились, причем самим наместником. Ну, чтобы повод был…

— Умно. Длинные руки отрастил себе господин наместник, зря отец его недооценивал. А Хашарут аж до этого, — Виэльди кивнул на Лакора, — дотянулся.

Главный советник, теперь уже бывший, вскинул взгляд и, поджав губы, уставился на Виэльди. Ясно — собирается хранить молчание. Однако заговорит, никуда не денется — если сам не развяжет язык, пытки помогут. Правда, сам Виэльди сейчас не в силах этим заниматься, но друг и один справится.

Но почему бы сначала не попробовать по-хорошему?

— Что же такое случилось, Лакор? — миролюбиво начал Виэльди. — Почему ты решил предать? Не меня — княгиню. Я всегда думал, что ты ей верен.

— Да! — выплюнул Лакор. — И я по-прежнему ей верен. Все, что я делал, я делал ради нее, ради ее блага… чтобы она наконец стала счастливой.

От изумления Виэльди вскинул брови и открыл рот.

— О! — воскликнул он и помотал головой, пытаясь осознать услышанное — от движения в затылке сильнее запульсировала боль. — Поясни.

Лакор издевательски изогнул губы и фыркнул:

— Зачем? Все равно я уже не жилец. Зачем должен хоть что-то тебе рассказывать?

— Ну, например, затем, что умереть можно по-разному: легко или в мучениях.

— Ты кое-чего не знаешь обо мне, талмерид, — ухмылка Лакора стала злораднее, а Виэльди все не мог взять в толк, откуда у советника такая к нему ненависть? Ведь он всегда был уважителен к Лакору. Тот продолжил: — Мое тело почти не чувствует боли. Думаешь, как я стал горбуном? Упал, повредил спину, а к лекарям не пошел — боли-то не было. У моей княгини лицо ничего не выражает и не чувствует, а у меня — тело. В этом мы с ней похожи…

— Наверное… И она к тебе привязана, ей будет больно узнать о твоем предательстве. Страшно представить, как она разочаруется…

Вообще-то Виэльди просто мыслил вслух, ни на что не рассчитывая — тем больше удивился, когда слова попали в цель. Лакор шумно сглотнул, его лицо исказилось от страха, почти ужаса.

— Раз ты в сговоре с Хашарутом сейчас, — продолжил Виэльди, — то, может, и раньше был? Участвовал в убийстве ее отца, например?

— Нет! — советник вскинул голову, в его глазах разгорелось пламя. — Я был предан моему князю! Я предан и княгине!

— Ну… — Виэльди пожал плечами. — Теперь-то Джефранка вряд ли поверит твоим словам.

— Чего ты хочешь? — процедил Лакор. — Что тебе нужно? Убей — и дело с концом.

— Разве можно убить такого знатного изменника просто так? О нет! Только прилюдно, только на площади.

— Чего. Ты. Хочешь?

Советник не отрывал от Виэльди напряженного взгляда. Значит, наконец готов к разговору. Похоже, он вообще на многое готов, лишь бы Джефранка не узнала правду. Жена говорила, что советник ее любит… только вряд ли эта любовь отеческая.

— Ты знаешь, что мне нужно. Ответь на все мои вопросы — и умрешь здесь. Джефранке я ничего не скажу. Я и сам не хотел бы ее расстраивать.

— Поклянись крылом Ворона!

— Клянусь.

— Ладно… спрашивай, я отвечу, — сдался Лакор. Его плечи поникли, он уставился в землю, но тут же встрепенулся и кивнул на Сарэнди: — Только не при нем! Пусть отойдет.

Виэльди глянул на друга. Тот хмыкнул, но, ничего не сказав, двинулся вдоль берега. Отойдя на приличное расстояние, присел на камни и принялся метать гальку в море. Голыши, издавая смачное «бульк», ударялись о волны. Этот звук почему-то раздражал, но не лишать же приятеля единственного сейчас развлечения, пока сам будет беседовать с Лакором. Тем более что разговор наверняка затянется.

— Почему ты предал? Признаюсь, для меня это стало полной неожиданностью. Я до последнего отказывался верить.

— Я всего лишь хотел для Джефранки свободы и покоя. С тех пор, как погиб князь, она сама не своя. Она ведь только кажется сильной и бесчувственной… — голос Лакора потеплел и наполнился грустью. — Тяжесть княжеского венца, тем более в это неспокойное время, не для нее. А тут еще и ты добавляешь…

— Я? Объясни. Да, я уезжал, но вернулся же.

— Лучше бы не возвращался, — прошипел советник с такой ненавистью, что Виэльди передернулся. — От союза с тобой ей никакой радости — одни муки.

— Да ты бредишь. Ты же сам помогал ей договориться с моим отцом.

— И пожалел об этом. Хотя в то время выбор был невелик: либо наместник, либо каудихо. Хашаруту она была нужна, он не позволил бы ей сбежать, из-под земли достал бы…

Лакор замолчал, и снова слышались только волны, ветер и распроклятые «бульк». В конце концов Виэльди не выдержал и прикрикнул:

— Продолжай уже! Что изменилось? Ну, стал ее мужем не каудихо, а рин-каудихо. Какая разница? Все равно за моей спиной отец.

— Не понимаешь? — усмехнулся Лакор. — Хоть с наместником, хоть с твоим отцом, Джефранка была бы несчастна, но я всеми силами поддерживал бы ее…

…В надежде, что она от безысходности и благодарности падет в твои объятья? Несчастный дурень! Вообще-то отец обычно нравится женщинам.

— Ты не ответил: что изменилось?

— А то, что с тобой она будет несчастна вдвойне! Только сама еще этого не понимает. Но в этом несчастье я уже не смог бы ей помочь.

— Как это связано с твоим сговором с Хашарутом?

Ох, дайте духи терпения! Пока что слова Лакора никак не приближали к пониманию его поступка. Ну да, он безнадежно влюблен в Джефранку и, похоже, ревнует ее к Виэльди. Но какая ему разница, к кому ревновать?

Любовь, конечно, толкает на глупости, Виэльди ли не знать об этом… Но чтобы до такой степени? Чтобы разумный советник вдруг превратился в полного дурня?!

— Как связано? — Лакор прищурился. — Все просто: Джефранка больше не нужна Хашаруту. Он понимает, что уже не завладеет Адальгаром мирно, только с помощью смут и войны — скрытой или явной войны. Он обещал, что позволит мне… устроить побег для княгини. Я увез бы ее в Империю, туда, куда не докатятся невзгоды. У меня достаточно богатств, чтобы она жила безбедно, как привыкла. Там, в Шахензи, она обязательно встретила бы того, кто сумел ее оценить, полюбить…

…Ты сам себе веришь? Хотя если под «сумевшим полюбить» именно себя и подразумеваешь, то наверное. Или и впрямь говоришь от чистого сердца?

— Глупец! — воскликнул Виэльди. — Неужели ты думаешь, что Хашарут сдержал бы обещание?

— О, я вовсе не глупец! Ему пришлось бы. Я кое-что о нем знаю… И еще один человек знает. Если бы Хашарут меня обманут, тот человек все бы открыл нынешнему императору. И наместник знал об этом.