Таисья Пьянкова - Берегиня

И всё-таки хотелось теперь девчаточке оказаться подальше от этого места, пусть даже запертой в кладовухе. Прикорнуть бы там теперь на дохлой своей подстилке и не двигаться, не думать — просто ждать, когда же вся эта беда пройдёт сама собою...

С другой стороны — можно ухитриться и разом впустить в голову все подробности последних дней. Пусть они смещаются в мозгах, сотворят бездумье, унесут её опять же в забытье...

Только штука-то вся в том, что не выдюжить Саньке повторной лихорадки. А помирать — ох, как не хочется! Ну, а если не помирать, так рано или поздно, а всё одно приходить в себя надо. Зачем тогда время тянуть? С правдою в прятки играться? Ведь правда, она и за углом правда.

— Ну, чо ты? — сказала она Шайтану. — Чо ты, как маленький... Увидят люди — за нечистого примут. Тебя и без того Чувалова Коську тётка Харита подбивает застрелить. А прознай она о твоем рёве — и тебе и мне не сдобровать. Как же тогда Никиток?

Нашептала Санька такую безрадостную истину Шайтану, да сама вдруг поверила в то, что пёс её вот как славно понял. Так славно, что когда в пригон заглянула бабка Свиридиха — узнать, не настала ли пора копать для косматого добытчика яму глубокую на задах огорода, девчоночка уже безо всякого сомнения попросила старую принести Шайтану свеженького молока с хлебными крошками.

Не успела Свиридиха охнуть да поспешно засеменить до погребушки, сам Свирид прибежал.

— Эко чудо расчудесное! — взялся удивляться. — Ой, Санька-а... Да, ой, Санька! Да на тебя, знать, девка, не то простой, красной цены нету! Они ить, собаки-то, повторную жисть из рук только золотых людей принимают...

А когда бабка с посудиной полною прибежала, да Шайтан принялся жадно хватать из неё, то дедок и носом зашмыгал и решил:

— Вот чо, девонька. Жалко нам, конешно, со старухою кормильца такого от себя отрывать, однако твой он по всем правам. Бери его себе. При нём и Дорофей с Харитою будут с тобою потише... Бери.

— А ещё 6 лучше остаться тебе у нас, — вставилась в дедово рассуждение со своей крайней охотою его хозяющшка. — Вот уж тогда и мы немного ещё пожили...

— Не морочь девке голову! — застрожился шорник. — Это он Володея Куманя побаивался. А нам с тобою Дорофей Ипатыч, опомнится, таких оставаний накладёт, таких оставаний — аж до самых расставаний. Забудещь, куда и прятаться бежать.

— Дорофей ещё опомнится или нет, — хотела заспорить старая, но Свирид её перебил.

— А Харита на что? — спросил. — Она и сама, безо всякого Дорофея... не свихнёт, так вывихнет...

Прав был Свирид. Только старая надеялась на то, что её доброта правее. Потому и не захотела так просто уступить своему деду, раскудахталась. Оттого и Свирид разошелся... Санька же на огородок коровьих яселек присела и стала думать себе о том, что с Шайтаном, после того, как потерял он в зыбунах Володея Куманя, вообще случилась большая перемена. Пё6с и прежде был дивно умён, а теперь... эти слёзы! А его позавчерашний вой? А чем объяснить мертвецкий сон? А как понять появление оборотня с голосом тётки Андроны? А Никиткова пропажа?! Пресвятая Богородица! Сколь вопросов безответных! А что сам непроглядный туман над Куманьковой дрягвою? Это ли не первейшая загадка? Чьё логово укрывает он? Какая ещё беда-морока вызревает за его кисельной густотой? Не-ет! Столь вопросов никакими думами не одолеть. Так ведь не зря же пословица русская подсказывает: не достал умом, дотянись делом...

Надо идти на болото! Вот в каком чистом виде и предстала перед Санькой её многосложная истина.

Сумеет ли только она истину эту оправдать на болоте? Вот это вопрос, так вопрос — ажно выше волос!

Изо всей Санькиной правды выходит какая догадка? А такая, что поселилась на Куманьковых зыбунах нечистая сила! Поселилась для того, чтобы заманивать на болото да перекидывать в оборотней добрых людей... для какой-то непонятной надобности. Должно быть, и Никиток за тем же самым уведён. Потому и нет больше у Саньки ни поры, ни времени надеяться на то, что болотная затея уляжется сама собой. Зато имеется у неё опаска, что на медлительность её возьмёт да и выползет из дрягвы какая-нибудь здоровенная гусеница-змея с Никитковой головою...

«Не-ет! При живой при мне такому не бывать! — сказала себе Санька и наметила: — Ночь переждём, а поутру идти надо...»

— Что же вы меня-то не угощаете? — встрепенулась она после этого на ясельной огородке. — Я ить, гляньте-ка, отощала хужей Шайтана...

От её правильных слов старики и спорить забыли, заторопились печку топить.

Только не успелось им согласным путём и поужинать — Хариту Мокрую дурная сила в дверь суёт. Похоже, кто-то услужливый ухитрился подслушать у сараюшки стариков спор, насчёт Шайтана да Саньки, и перенёс его в хоромы лавочника. Вот она, Харита, и прикатила на двух резвых — неотложно требовать братанку обратно в своё хозяйство.

— А то шляется по чужим дворам, что колобкова корова, — оправдала она свой приход громкой руганью. Санька ж мигом сообразила: при таком тёткином нетерпении быть ей непременно запертой сегодня в кладовухе. И улизнуть едва ли придётся. Это уж как пить дать. Вон как тёткины-то глаза выкатывает на лоб озлоблением.

— Не пойду! — отрезала Санька столь бесповоротно, что Харита сперва на полуслове клёкнула горлом, будто заглотнула целиком куриное яйцо, потом кинулась в чужом дворе смотать дерзкую за косы.

Да Саньке было не впервой увёртываться от длинных рук. В минуту она уже стояла в сараюшке под Шайтановой защитой. И хотя пёс всего-то и делал, что знаменито улыбался, однако жаль — не было поблизости Чувалова Коськи. Лавочница в этот миг, ей-бо, не пожалела бы накинуть сверх им просимого ещё золотой.

Того охотного парнягу черти, видать, где-то по другим заботам волочили. Потому и пришлось Харите Мокрой, с угрозами да криком, поворотить оглобли...

А Санька пока осталась у Свиридов.

Определилась она спать в застенье на лавке, на Никитковом месте; легла, как была — в кофтёнке немудрящей своей, в старенькой юбке. Прикорнула она на лавке, только уснуть путём не уснула. Сперва, вроде, маленько закемарила, да вскорости её как домовой под бочину шурнул. «Вдруг да впрямь, — подумалось ей, — Харита с Коськой Чуваловым сумели договориться?! Не пойти ли мне лучше ночевать в пригон?»

Встала, пошла. Не побоялась.

Вытемнила она во двор и что видит?! Пригон настежь распахнут. Шайтан стоит на выходе и натянут весь чуткостью, как струна. Космы его по хребту — дыборём, глаза безо всякого до посторонних дел внимания... Весь как есть он уже находится на Куманьковом болоте — одним только телом ещё тут. И вот это его тело дергает и туда, и сюда непонятной силою. Ровно бы кто упорный да на долгой верёвке намерен подтянуть пса до зыбунов, а он упирается...