Роман Суржиков - Кукла на троне

Эти люди останавливались здесь в конце лета. Их было три десятка, они носили мундиры имперской алой гвардии и самое отменное оружие, какое когда-либо видел хозяин трактира. Тогда, как и сейчас, они прислали вперед себя двоих. Передали хозяину десять эфесов, чтобы тот разогнал остальных постояльцев и ждал. Он так и сделал. Отряд занял весь трактир на одни-единственные сутки и заплатил еще тридцать золотых монет – больше, чем хозяин зарабатывал за год. «У тебя хорошо. Мы еще вернемся», – сказали ему, уезжая.

А в декабре – неделю назад – прискакал посыльный, сунул плюгавому письмо. «Будем через неделю», – значилось в записке. Кроме нее в конверте лежал вексель на десять эфесов – один из трех, что теперь у дезертиров. Неделя миновала, и явились эти двое – убедиться, что трактир пуст. Если все пойдет, как тогда, в августе, то к рассвету прибудет весь отряд.

– Уходите отсюда, – закончил плюгавый, – спасайтесь, пока не поздно.

И обернулся к пленнику:

– Ты же видел, что мы с братом не при чем? Мы вас не трогали, это все – они! А у нас не было выбора, они заставили…

Пока хозяин говорил, в пленнике произошли перемены. Во-первых, рана перестала кровоточить. Сама собой, без повязок. Во-вторых, что было не менее странно, вся бравада чужака улетучилась. Прежде – одинокий, истекающий кровью – он веселился. Теперь его друг оказался жив, а рана закрылась – но пленник был мрачен, как ворон.

– Тебя не пощадят, – сказал он хозяину трактира. – Никого не пощадят. У вас один шанс: убейте Льда и бегите.

– Нет! – вскричал муж-ростовщик. – Нет-нет-нет! Может, хозяева и провинились перед вами, но мы-то причем? Мы с женой просто заехали на ночлег! Никого не грабили, никому не вредили! Мы ничего не знаем!..

Пленник поманил его пальцем и тихо шепнул:

– Выйди во двор, дружок. Расскажи это Льду.

Кол грохнул кулаком по столу:

– Прикончим его!

Он прошелся по трактиру, собирая все оружие. Два арбалета с болтами, десяток кинжалов, два топора, меч, копье, булаву, щит. Бранью и пинками поставил на ноги всех мужчин, кроме пленника, – даже двух раненых. Раздал амуницию: себе – топор, щит и трофейный искровый кинжал; Инжи – меч и пару ножей; копье – ростовщику, топор – плюгавому Баклеру, булаву – здоровяку Мэтту, арбалеты – раненым. Инжи отложил меч и взял взамен еще пару кинжалов. Ростовщик с ужасом уставился на копье, будто ему дали в руки змею. Мэтт заартачился:

– Я не стану биться за вас.

– Почему это? – грозно вскинулся Кол.

Крестьянин набычился, прикрыл собой Рину, перехватил булаву поудобней.

– Вы хотели нас ограбить. Я сразу не понял, но потом взял в толк. Вы трое всех нас сюда заманили, чтобы раздеть до нитки. Начали с хозяев, а потом и наша очередь пришла бы.

– С чего ты взял? Ты бредишь, парень!

– Я тоже вижу, – сказала Рина из-за спины любимого. – Вы плохие люди, грабители, разбойники. Вы напали на солдат – теперь сами выпутывайтесь!

Кол подмигнул Мэтту.

– Раз не хочешь биться, то ты и не очень-то нужен, верно?

– Совсем не нужен, – кивнул дружок Кола, нацеливая арбалет.

Мэтт стоял, как был, только еще ниже наклонил голову, выставив широкий лоб.

– Кретины! – кашлянул пленник. – Дверь не заперта! Затеете драку – Лед войдет и порешит всех. Он же слышит, что здесь творится!

Кол с дружком убавили пылу. Пленник обратился к Мэтту:

– Ты, парень, любишь свою бабенку? Сильно любишь, да? Хочешь увидеть, что с ней будет утром, когда придут наши?.. Нет? Тогда закрой пасть и дерись!

Мэтт потратил минуту, чтобы осознать ситуацию. Наконец, сообразил. Кивнул головой и пошел к двери.

Двое раненых встали у парадных окон, взведя арбалеты. Остальные четверо построились у выхода: Кол с Мэттом впереди, Инжи с ростовщиком – сзади. Анна Грета и Рина зажгли несколько факелов и расположились у окон.

– Готовы, парни?

Никто не был готов. Повисло хмурое молчание.

– Тьма вас сожри! Он один, раненый в пузо! Нас – семеро! Мы выйдем и выпустим его потроха! Да или нет?

– Да… Да…

– Заколем, как свинью! Увидим цвет его кишок! Это он, сука, должен нас бояться! Да или нет?!

– Да.

– Не слышу!

– Даааа!

– Тогда марш!

Кол стукнул по щиту.

Раненые распахнули ставни и присели, положив арбалеты на подоконники. Женщины швырнули в двор факела. Мэтт распахнул дверь и ринулся наружу. С ним – Кол, следом – Инжи и муж Анны Греты. Четверка высыпала на крыльцо и остановилась, оглядывая двор.

Два факела погасли в снегу, другие два еще горели. Багряный свет плясал на борту фургона, на кладке колодца, поленнице у сарая. Отражался в глазищах все еще запряженных лошадей, озарял кусок подъездной дороги, но до ворот не доставал. Ворота, частокол, собачья будка, конюшня терялись во мраке. Освещалось лишь пятно земли между крыльцом, сараем и фургоном. В пределах этого пятна врага не было.

– У него есть арбалет?.. – прошептал ростовщик.

– Нету, – рыкнул Кол.

– Точно?

– Точно нет, баран! Наступаем! Обходим фургон – заглядываем внутрь. Обходим сарай – заглядываем внутрь. Держимся вместе. Только высунется – порвем!

Прислушиваясь к каждом шороху, они спустились с крыльца. За их спинами хозяин трактира занял позицию в дверях, держа топор наготове. Вместе с двумя арбалетчиками он должен был остановить врага, если тот сунется в трактир.

Четверка сошла с крыльца и приблизилась к фургону. Прикрываясь щитом, Кол выглянул: за фургоном никого. Дал знак ростовщику, и тот копьем откинул полог. Кол вскинул топор, Мэтт – булаву. Внутри тоже никого, лишь тени пляшут по матерчатым бортам.

– Сарай.

Держась группой, они двинулись к сараю. На удивление, четверка вполне терпимо держала строй, только Мэтта заносило вправо, а ростовщик норовил уколоть копьем задницу Кола. Дико озираясь, пересекли дорогу, проверили поленницу, заглянули за сарай. Никого.

Распахнули дверь и озадаченно застыли. В сарае царила непроглядная тьма.

– Неси факел.

– Кто?

– Да ты неси, ты! Шустро!

Согнувшись чуть не до земли, ростовщик сбегал за факелом, принес, сунул в двери сарая. Все пригляделись, прислушались: ни тени, ни звука.

– Может, он того… совсем сбежал?.. – предположил Мэтт.

– Может. Крышу проверь.

– Что проверить?

– Крышу сарая! Лезь на поленницу и глянь!

Мэтт полез. Инжи держал наготове пару метательных ножей, муж Анны Греты выставлял копье, а Кол оглядывался по сторонам. Было тихо. Ни звука, кроме шороха ног о поленья.

– Тихо как… – прошептал ростовщик. – Аж говорить страшно…

– Так и заткнись!

Парочке тоже не нравилась тишина. Он не мог понять, в чем опасность, но чувствовал: так не должно быть.

– Я залез, – шепнул сверху Мэтт.

– Глянь на крышу.

– Просто глянуть?