Мэгги Стивотер - Воронята

— Может быть, — ответил Ганси. Почему-то каждая встреча с родителями напоминала ему о том, как мало он достиг в жизни, насколько похожи друг на друга они с Хелен, и о том, что он медленно растет навстречу тому самому, чего так боится Ронан. Он оказался перед светло-голубым двухсекционным трейлером, в котором жили Парриши. — Вероятно, на мамин день рождения. А сейчас мне надо идти. Тут, похоже, могут быть неприятности.

В динамике сотового телефона смех Хелен прозвучал шипящим, лишенным тембра звуком.

— Послушать тебя, так кругом одни отморозки. А я могу поспорить, что ты просто едешь в своем «Камаро», слушаешь с диска «Звуки преступления» и собираешься снять телку около какого-нибудь «Олд нейви».

— Пока, Хелен, — сказал Ганси. Он нажал «конец разговора» и вылез из машины.

Над его головой сразу закружились толстые, сияющие пчелы-плотники, которых появление человека отвлекло от работы по уничтожению лестницы. Постучав, он окинул взглядом уродливое поле, покрытое жухлой травой. Мысль о том, что в Генриетте красивые виды стоят денег, должна была прийти ему в голову намного раньше, но почему-то не пришла. И неважно, что Адам много раз говорил ему о том, что он не знает стоимости денег — от этого он, похоже, нисколько не поумнел.

«Здесь не было никакой весны», — подумал Ганси, и эта мысль показалась ему неожиданно мрачной.

На стук вышла мать Адама. Она была копией сына — такие же удлиненные черты лица, такие же широко расставленные глаза. В сравнении с матерью Ганси она казалась старой и суровой.

— Адам во дворе, — сказала она, прежде чем он успел задать вопрос. Она взглянула на него и тут же отвела взгляд. Ганси не переставал удивляться тому, как родители Адама реагировали на джемпер Эглайонби. Они знали о нем все, что нужно, прежде чем он успевал открыть рот.

— Спасибо, — ответил Ганси, но слово показалось ему на вкус таким, будто у него был полон рот опилок. Без него вполне можно было обойтись, тем более что женщина уже скрылась в доме, закрыв за собой дверь.

Адам лежал под старым «бонневилем», который загнали на невысокую яму под навесом. Ганси не сразу разглядел друга в холодно-голубых тенях. Из-под машины торчал пустой поддон для слива масла. Звуков оттуда не доносилось, и Ганси подумал, что Адам, наверное, не столько работал, сколько пользовался возможностью под предлогом работы не идти в дом.

— Привет, тигра, — окликнул его Ганси.

Колени Адама дернулись, как будто он хотел выползти из-под машины, но в последний момент передумал.

— Что случилось? — уныло осведомился он.

Ганси понимал, что значило это нежелание вылезти на свет, и у него перехватило дыхание от гнева и сознания своей вины. Худшим в том положении, в каком находился Адам, было то, что Ганси не мог ни на что повлиять. Ни капельки. Он бросил тетрадку на верстак.

— Здесь сегодняшние конспекты. Я не мог сказать, что ты заболел. Ты уже слишком много пропускал за последний месяц.

— И что же ты сказал? — ровным голосом осведомился Адам.

Под машиной нехотя скрипнул какой-то инструмент.

— Парриш, вылезай оттуда, — сказал Ганси. — Бросай работу.

В опущенную ладонь Ганси ткнулся холодный собачий нос, и он подскочил от неожиданности. Это оказался тот самый щенок-подросток, который так отчаянно атаковал машину. Ганси неохотно потрепал его за толстое ухо, но тут же отдернул руку, когда он подскочил к машине и принялся облаивать зашевелившиеся ноги Адама. Сначала показались продранные колени камуфляжных рабочих штанов Адама, затем выгоревшая футболка с эмблемой «кока-колы» и, наконец, лицо.

На распухшей, словно галактика, скуле красовалась красная ссадина. Еще один ушиб, потемнее, оказался на переносице.

— Ты уедешь со мною, — тут же заявил Ганси.

— Когда я вернусь, только хуже будет, — ответил Адам.

— Я имею в виду: уедешь совсем. Поселишься в «Монмуте». Должен же быть конец этому.

Адам выпрямился. Собака в упоении прижималась к его ногам, будто он не из-под машины вылез, а по меньшей мере вернулся с другой планеты.

— И что же будет, когда Глендур унесет тебя из Генриетты? — устало спросил он.

Ганси ни за что на свете не признал бы, что это невозможно.

— Ты отправишься со мною.

— Я с тобой? Подумай сам, как ты это себе представляешь? Я потеряю всю работу, которую подыскал здесь, в Эглайонби. Мне придется в другой школе разыгрывать всю эту игру заново.

Когда-то Адам сказал Ганси, что никто не захочет слушать сказок о волшебном обогащении бедняка, пока этого не случится. Но рассчитывать на благополучное завершение этого сюжета сейчас, когда Адам снова прогулял уроки, было трудно. История могла закончиться хорошо, только если отметки у Адама будут высокими.

— Вовсе не обязательно ходить в такую школу, как Эглайонби, — сказал Ганси. — И университеты есть другие, не только в Лиге Плюща. К успеху можно прийти разными путями.

— Ганси, я не осуждаю тебя за твои занятия, — сразу бросил Адам.

Этой фразой он сразу перешел на скользкую почву, так как Ганси знал, что Адаму было нелегко принять мотивы, которыми он руководствовался в своих поисках Глендура. У Адама имелось множество причин для того, чтобы остаться равнодушным к туманным предположениям Ганси, к его размышлениям о том, почему вселенная именно ему предоставила возможность родиться у богатых родителей, и о вероятном наличии какой-то великой цели в его жизни. Ганси знал, что раз он получил такой старт, ему суждено сделать что-то полезное, оставить в мире заметный след, иначе он окажется просто ничтожеством из ничтожеств.

«Беднякам плохо, потому что они бедны, — сказал как-то Адам, — но выходит, что богатым плохо потому, что они богаты».

А Ронан тогда заявил: «Эй, я богат и нисколько не страдаю из-за этого».

Сейчас же Ганси сказал:

— Ну, ладно. Найдем другую хорошую школу. Игру надо доиграть. Устроим тебе новую жизнь.

Адам протянул руку, отыскал ощупью тряпку и принялся тщательно оттирать пальцы от смазки.

— И работу мне придется искать новую. Такие вещи не делаются за один вечер. Знаешь, сколько времени мне потребовалось, чтобы отыскать то, что есть?

Он имел в виду не работу под навесом позади отцовского трейлера. Это была лишь повседневная рутина. Адам работал сразу в трех местах, и важнейшим из своих занятий считал работу на заводе автоприцепов возле Генриетты.

— Я могу поддержать тебя, пока ты не найдешь что-нибудь.

Наступило продолжительное молчание. Адам продолжал оттирать пальцы. Он не смотрел на Ганси. Разговор на эту тему был не первым, они, бывало, спорили подолгу, чуть ли не целыми днями, и все высказанные прежде аргументы уложились в эти несколько секунд тишины. Все это говорилось так часто, что повторять не было никакой необходимости.