Мэгги Стивотер - Воронята

— Вы что-то ищете.

Голова посетителя резко повернулась в ее сторону.

Карта Каллы, легшая рядом с картой Персефоны, тоже оказалась рыцарем пентаклей. Две одинаковые карты из разных колод — очень необычно. Но еще необычнее оказалось то, что Мора тоже открыла рыцаря пентаклей. Три рыцаря вглядывались холодными глазами в лежавшее перед ними поле.

Снова три.

— Чтобы найти то, что вам нужно, вы готовы на все, — с горечью в голосе сказала Калла. — Вы уже потратили на это немало лет.

— Да! — рявкнул посетитель, изумив всех яростью своего восклицания. — Но сколько еще? И вообще я найду это?

Три женщины снова всмотрелись в карты, пытаясь найти ответ на эти вопросы. Блю тоже смотрела. Пусть у нее нет провидческих способностей, но значение карт ей известно. Ее взгляд перескочил с башни, означавшей резкую и серьезную перемену в его жизни, к последней карте расклада — пажу кубков. Блю увидела, как нахмурилась мать. Дело было не в том, что паж кубков означал что-то дурное; Мора всегда говорила, что в ее гаданиях для себя эта карта означала Блю.

— Ты паж кубков, — однажды сказала ей Мора. — Смотри, какие перспективы кроются в этом кубке! А картинка даже похожа на тебя.

И в этом гадании открылась не одна карта пажа кубков. Как и рыцарей пентаклей, их оказалось три. Три юных человека, держащие в руках кубки с широкими перспективами, и у всех троих лица Блю. Мора делалась все мрачнее, мрачнее, мрачнее.

Кожа Блю покрылась мурашками. Она внезапно почувствовала, что сплетена с несчетным множеством судеб. Ганси, Адам, то невидимое место из миски Нив, этот странный человек, сидящий неподалеку от нее. Ее сердце часто забилось.

Мора поднялась так резко, что ее кресло опрокинулось и стукнулось о стену.

— Гадание окончено! — резко бросила она.

Персефона удивленно смотрела в лицо Моры. Калла тоже растерялась, но одновременно и приободрилась в ожидании возможного конфликта. Блю не могла узнать лица матери.

— Прошу прощения, — начал было посетитель. — Остальные карты…

— Вы слышали, что она сказала, — голосом, полным яда, перебила его Калла. Блю не могла понять, то ли она тоже встревожилась, то ли просто поспешила на помощь Море. — Гадание закончено.

— Уходите из моего дома, — сказала Мора. И добавила, хотя и без всякого успеха, пытаясь проявить хоть какое-то подобие вежливости: — Сейчас же. Благодарю вас. Прощайте.

Калла отодвинулась, чтобы пропустить Мору к двери. Мора указала на порог.

— Мне нанесли неслыханное оскорбление, — сказал посетитель, поднимаясь на ноги. Мора ничего не ответила. Как только он переступил порог, она с силой захлопнула дверь за его спиной. Тарелки в кухонном шкафу снова загремели.

Калла метнулась к окну. Отодвинув занавеску, она прижалась лбом к стеклу и проводила посетителя взглядом.

Мора быстрыми шагами прохаживалась перед столом. Блю подумала было, не задать ли ей вопрос, потом решила, что не нужно, а потом снова подумала, что, наверное, нужно. Потом снова решила, что не нужно. Ей казалось, что задавать вопросы, когда этого не делает никто другой, не следует.

— Какой неприятный молодой человек, — сказала Персефона.

Калла отпустила занавеску.

— Я разглядела номер его машины.

— Надеюсь, он никогда не найдет то, что ищет, — сказала Мора.

— Он из кожи вон лезет, чтобы отыскать, — заметила Персефона, взяв со стола две карты. — Боюсь, что он все-таки отыщет что-нибудь.

Мора резко повернулась к Блю.

— Блю, если когда-нибудь еще увидишь этого человека, сразу уходи подальше.

— Нет, — уточнила Калла. — Сначала лягни его по яйцам. А потом беги куда подальше.

Хелен, старшая сестра Ганси, позвонила буквально в ту секунду, когда Ганси повернул на грунтовую дорогу, ведущую к владениям Парришей. Разговаривать по телефону, сидя за рулем Свина, на ходу всегда было нелегким делом. Во-первых, у «Камаро» была механическая коробка передач, и во-вторых, он ревел, как здоровенный тягач, а между этими двумя факторами имелась еще куча всякой всячины, в которую входили руль, электрические помехи и грязная рукоятка коробки передач. В результате голоса Хелен почти не было слышно, а Ганси чуть не съехал в канаву.

— Когда у мамы день рождения? — спросила Хелен. Ганси, с одной стороны, было приятно слышать ее голос, а с другой — он был раздражен, что она звонит по столь банальному поводу. По большей части они с сестрой неплохо ладили; вся близкая родня Ганси относилась к редкой и непростой человеческой породе, в которой люди не прикидываются тем, чем не являются на самом деле.

— Это ты все время строишь брачные планы, — сказал Ганси; в это время ниоткуда возникла собака. С бешеным лаем она неслась рядом с «Камаро» и пыталась укусить машину за шину. — Так что всякие даты больше по твоей части.

— То есть ты тоже не помнишь, — ответила Хелен. — А я больше не строю брачных планов. Ну, не все время. Скажем, постоянно, но не каждый день.

Хелен не требовалось становиться кем бы то ни было. Она не делала карьеру, зато у нее были различные хобби, охватывавшие собой жизни других людей.

— Я помню, — напряженным голосом сказал он. — Десятого мая. — Нечистокровный лабрадор, крепко привязанный возле первого дома, который он миновал, печально забрехал на машину.

Другая собака продолжала атаковать шины; ее лай нарастал вместе с ревом мотора. Во дворе трое детей в рубашонках-безрукавках стреляли из пневматических ружей по банкам из-под консервированного молока; они орали: «Эй, Голливуд!» и при виде Свина радостно принялись целиться по его колесам. Одновременно они делали вид, будто прижимают к ушам сотовые телефоны. Ганси неожиданно ощутил какое-то странное чувство к этой троице — к их дружбе, к тому, что они находятся на своем месте и являются его порождением. Он не мог понять, жалость это или зависть. Все вокруг было покрыто пылью.

— Где ты находишься? Судя по тому, что я слышу, можно подумать, что сидишь на фильме Гая Ричи.

— Еду, чтобы встретиться с другом.

— С которым? Вредным или тем, что из «белого отребья»?

— Хелен!

— Прости, — тут же отозвалась она. — Я хотела сказать: с Ледяным капитаном или Парнем с трейлерной стоянки?

— Хелен!

Формально Адам жил не на трейлерной стоянке, хотя бы потому, что все домики были двухсекционными. Адам объяснил, что от последнего из односекционных домиков они избавились уже несколько лет назад, но говорил это он иронически, очевидно, понимая, что удвоение размера трейлера ничего, по сути, не меняет.

— Папа говорит, что они хуже всех, — сообщила Хелен. — А мама сообщила, что вчера домой доставили для тебя очередную из твоих безумных книжек «Новой эры». Ты собираешься домой в ближайшее время?