Мэгги Стивотер - Воронята

Блю старательно потыкала в землю палкой.

— Все в порядке, давай дальше.

Ганси облизал губы, потом выпятил их.

— М-м-м… семь лет назад мои родители устроили прием. Не помню, по какому поводу. Думаю, кто-то из отцовских друзей победил на партийных выборах.

— В… Конгресс ?

То ли земля под их ногами, то ли воздух вокруг них содрогались от грома.

— Да. Впрочем, я не помню. Знаешь, бывает, что помнишь какое-то событие в общем, а всякие мелочи забываешь. Ронан говорит, что воспоминания все равно что сны. Никогда не удается вспомнить, что было до того, как ты голым оказался перед всем классом. Помню только, что прием был скучным, — мне было девять или десять лет. Маленькие черные платья, красные галстуки, еда на любой вкус, но все из креветок… Кто-то из детей затеял играть в прятки. Помню, я тогда думал, что уже слишком взрослый для того, чтобы играть в прятки, но делать было просто нечего.

Они с Блю вошли в небольшую рощицу, где деревья стояли достаточно свободно для того, чтобы между ними росла трава, а не колючие плети ежевики. Этот Ганси, Ганси-рассказчик, был совсем не таким, как остальные его ипостаси, с которыми она встречалась. Она не могла отвлечься от его рассказа.

— Было жарко, как в аду. Стояла весна, но она, по-видимому, сочла себя летом. Вирджинская весна. Ну, ты знаешь, что это такое. Иногда бывает тяжело. Во дворе не было никакой тени, зато прямо за ним начинался большой лес. Темный, весь сине-зеленый. Словно в озеро нырнуть. Я вошел туда, и началась фантастика. Через пять минут я уже не видел дома.

Блю перестала тыкать палкой в землю.

— Ты заблудился?

Ганси чуть заметно качнул головой.

— Я наступил на гнездо. — Он прищурился, как это часто делают те, кто хочет казаться непринужденным, но было ясно, что никакой непринужденности в этом его рассказе нет и в помине. — Шершни, как ты и сказала. Они гнездятся в земле. Но ты и сама это знаешь. А я тогда не знал. Сначала я почувствовал небольшой укол сквозь носок. Я подумал, что наступил на колючку, — их там было множество, этакие зеленые длинные плети, — но тут же почувствовал второй укол. Знаешь, это было почти не больно.

Блю почувствовала, как к горлу подкатился тошнотный комок.

— А потом, — продолжал Ганси, — я почувствовал укол еще и в руку и, когда догадался отскочить в сторону, наконец-то увидел их. Они облепили мои руки до самых плеч.

Каким-то образом ему удалось перенести ее самое туда, заставить ее собственными глазами сделать это открытие. Сердце Блю замерло, отравленное ядом.

— И что же ты сделал? — спросила она.

— Я знал, что уже умер. Я знал, что уже умер, еще до того, как тело почувствовало, что с ним что-то не так. Потому что я оказался в больнице после того, как меня ужалила одна пчела или кто там, а в тот раз — не меньше сотни. Они были у меня в волосах, Блю, они были у меня в ушах.

— Ты испугался? — спросила она.

Ему не нужно было отвечать. Она увидела ответ в его глазах, вдруг сделавшихся пустыми.

— И что же случилось?

— Я умер, — сказал он. — Я почувствовал, как мое сердце остановилось. А шершни не обратили на это никакого внимания. Они продолжали жалить меня мертвого. — Ганси умолк. Потом сказал: — А вот это самая трудная часть.

— А это я больше всего люблю, — отозвалась Блю. Вокруг возвышались неподвижные беззвучные деревья, тишину нарушали только раскаты грома. Блю стало немного стыдно, и она, чуть помолчав, добавила: — Извини, я не хотела… просто вся моя жизнь — это сплошные «трудные части». Я вовсе не смеюсь над тобой.

Он медленно выдохнул.

— Я услышал голос. Шепот. Никогда не забуду, что он сказал. Он сказал: «Ты будешь жить волей Глендура. На силовой линии умирает человек, который должен был жить, и значит, ты останешься жить, хотя должен умереть».

Блю даже не дышала. Воздух вокруг них словно сгустился.

— Я рассказал Хелен. Она сказала, что это была галлюцинация. — Ганси отбросил с лица болтающуюся лозу. Кусты здесь росли гуще, деревья стояли чаще. Наверное, пора было возвращаться. Голос Ганси звучал необычно. Строго и уверенно. — Это не была галлюцинация. — Рядом с Блю сейчас был тот Ганси, который делал записи в ежедневнике. Правда рассказа, его магия полностью захватили ее.

Она спросила:

— И этого хватило для того, чтобы ты посвятил свою жизнь поискам Глендура?

— Разве мог Артур не отправиться на поиски Грааля, — ответил Ганси, — узнав, что он существует?

Над ними снова прогремел гром — рычание невидимого голодного зверя.

— Это не весь ответ, — сказала Блю.

Не глядя на нее, он ответил страшным голосом:

— Блю, мне это необходимо.

Все лампочки на его анализаторе электромагнитных частот вдруг погасли.

Чувствуя в равной степени облегчение от того, что можно вернуть разговор на твердую почву, и разочарование от того, что встреча с настоящим Ганси внезапно прервалась и заглянуть в него поглубже не удалось, Блю потрогала прибор.

— Может быть, мы с линии сошли?

Они вернулись на несколько шагов назад, но огоньки так и не зажглись.

— Или у него батарейка села, — предположила Блю.

— Я не знаю, как ее проверить. — Ганси выключил прибор, потом снова включил.

Блю протянула руку, и, как только она взяла прибор у Ганси, лампочки снова вспыхнули красным. Они не мигали, а непрерывно светились. Блю повернулась в одну сторону, в другую. Слева оранжевый. Справа красный.

Они переглянулись.

— Возьми машинку, — сказала Блю.

Но как только Ганси прикоснулся к прибору, лампочки вновь погасли. Когда прозвучал очередной раскат грома — бурлящий, чарующий, — она почувствовала, что в ней поднялась дрожь, которая так и не прекратилась после того, как звук затих.

— Я все же думаю, что этому должно быть логическое объяснение, — сказал Ганси. — Но такого не бывало всю неделю.

Блю тоже думала, что логическое объяснение должно быть, и, больше того, думала, что нашла его: Блю усиливала подобные вещи. Правда, она не могла даже представить, что именно усиливает в этот момент. Воздух снова задрожал от раската грома. Тучи уже полностью закрыли солнце. И вокруг остался только тяжелый зеленый воздух.

— Куда он показывает? — спросил Ганси.

Руководствуясь непрерывным красным сиянием, Блю нерешительно пробиралась между деревьями. Не успели они сделать несколько шагов, как лампочки снова погасли. Никакие манипуляции с регуляторами не могли заставить их снова загореться.

Они стояли рядом, разделенные прибором, и, склонив друг к дружке головы, смотрели на потемневшее табло.

— И что дальше? — спросила Блю.

Ганси уставился вниз, мимо прибора, между ног.

— Отойди в сторонку. Тут…

— Бож-же мой! — воскликнула Блю, отскакивая от Ганси. И еще раз: — Боже!..