Джена Шоуолтер - Темная страсть

— И что с того?

— Что с того?

Аэрон лишь головой покачал. Как и всех людей, за которыми он наблюдал, Оливию, казалось, не волнует собственная смерть. Она не стоит на коленях, вымаливая еще немного времени, и явно не собирается этого делать. Аэрон до боли сжал зубы. Ей бы следовало умолять.

— Ну а теперь мы все обсудили? — спросила Оливия, снова краснея. — Если нет, то, наверное, мне стоит самой себя приласкать. Прежде мне это понравилось. Может, понравится и сейчас. — Не дожидаясь ответа, она сжала свои груди и застонала. — О да. Очень приятно.

Может, она вовсе и не смутилась, а просто раскраснелась от удовольствия.

Аэрон сглотнул.

— Нет, разговор еще не закончен. Почему ты не боишься смерти?

— Всему в мире когда-нибудь приходит конец, — отозвалась Оливия, не прекращая ласкать себя. — Тебя тоже скоро убьют, и, хотя мне ненавистна самая мысль об этом, плакать из-за неизбежного не собираюсь. Я знаю, что случится, и принимаю то, что невозможно изменить. Стараюсь жить, пока могу. Пока мы можем. Зацикливание на плохом уничтожает малейшие проблески радости.

Аэрон почувствовал, как у него под глазом задергался нерв.

— Меня не убьют.

Оливия замерла, и ее сияющее лицо немного погрустнело. Он постарался не сожалеть об этом.

— Сколько раз тебе повторять? — воскликнула она. — Ты не сможешь победить ангела, которого пришлют убить тебя.

— Объясни-ка мне вот что. Ты пожертвовала бессмертием ради возможности повеселиться и тут же прибежала ко мне. Значит, ожидала, что я дам тебе это веселье. Почему ты так поступила, почему пожертвовала столь многим и так безоглядно доверяешь мне, если я обречен на смерть?

Оливия одарила его грустной улыбкой.

— Лучше провести с тобой хотя бы короткое время, чем вообще нисколько.

Ее слова напоминали те, что однажды ночью сказал Парис. Аэрон рассердился. Нет, он не мог ошибаться. Это они оба не правы.

— Ты сейчас говоришь как один мой друг. А он самый настоящий глупец.

— Тогда зря я выбрала тебя, а не его. Уж лучше глупец, который рискнул вступить в игру, чем тот, кто предпочел остаться в числе зрителей.

Аэрон оскалился, с трудом подавляя желание прорычать: «Даже не думай, чтобы быть с кем-то другим».

Ярость тоже разозлился, но не на Оливию, а на Париса, и мысленно показал Аэрону картинку: голова друга на блюде, отдельно от тела.

Это мгновенно отрезвило Аэрона.

«О нет, ты этого не сделаешь. Оставь Париса в покое».

«Она моя».

«Нет, моя, — огрызнулся воин и, поняв, что сказал, поправился: — То есть она не принадлежит ни одному из нас. Я уже говорил тебе. А теперь заткнись, пожалуйста».

— Ну а сейчас-то мы все обсудили? — Оливия прочертила кончиком пальца вниз по своему плоскому животу и обвела пупок. — Или, может, поболтаем о чем-нибудь поинтереснее? — Она задумчиво закусила нижнюю губу. — О, я знаю, что нам обсудить. Правда ли, что люди могут умереть от наслаждения?

О черт, нет. Лучше бы она этого не спрашивала.

«Не обесчесть ее».

— Этого мы никогда не узнаем.

Он сел, собираясь стряхнуть ее с себя и оставить здесь. Одну. Возбужденную, но в одиночестве. Желание убить друга совсем не ослабило его страсти, как, впрочем, и воспоминание об угрозе Лисандра. Значит, единственный для него выход — это отступление.

— Ты, может, и не узнаешь, а вот я выясню, обещаю.

Аэрон застыл. Как далеко способен зайти этот ангел, чтобы узнать правду? Задавшись этим вопросом, Аэрон почувствовал пульсацию в члене. Перед его мысленным взором предстал образ: лежащая навзничь Оливия, ласкающая себя между раздвинутых ног, погружающая пальцы глубоко внутрь. О… великие… боги…

— Нет. Ты будешь вести себя прилично, — хрипло прокаркал Аэрон. — А мне пора идти.

«Останься!» — скомандовал Ярость.

Помогите ему боги, он подчинился. Остался. Так легко, словно был прикован к кровати, проиграв сражение прежде, чем успел к нему подготовиться.

— Хорошо. Но я действительно хотела бы… Нет. Нет! — повторила она более настойчиво. — Ты сможешь уйти, когда мы закончим. Только тогда. — Оливия обхватила его руками за шею, с такой силой вцепившись пальцами в волосы, что оцарапала ногтями кожу головы. — Теперь я знаю, что делать. — Она резко прижалась губами к его губам, скользнув языком ему в рот.

О да. Ученица, все схватывающая на лету.

Оливия слегка наклонила голову, и их зубы столкнулись. Ее жаркие влажные губы разрушили решимость Аэрона. Все, что ему нужно, все, чего он так отчаянно хочет, находится прямо перед ним. В голове осталась лишь одна мысль: довести начатое до конца.

«Да. Да! Еще».

Оливия застонала, и он вобрал в себя этот откровенный звук. Потом она стала тереться о его бедра, и он даже через джинсы почувствовал, какая она влажная. Его намерение вести себя нежно и осторожно моментально испарилось. Он выгнулся ей навстречу, но этого ему показалось недостаточно. Тогда он сжал пальцами ее ягодицы, заставляя двигаться быстрее, жестче. Глубже.

— Я хочу касаться тебя везде, — прохрипела она, продолжая яростно двигаться. — Хочу попробовать тебя всего.

— Сначала я. Я…

«Нет. Нет-нет-нет. Не обесчесть ее, не обесчесть ее».

Оливия легонько укусила его подбородок, потом спустилась ниже, посасывая кожу на шее, чтобы смягчить причиненную сладкую боль.

«Да, пожалуйста. Бесчесть ее весь день, всю ночь напролет».

«Еще», — снова потребовал демон Ярости.

«Еще. Да. Еще… Нет! Проклятье. Напугай ее, Ярость. Так, чтобы я смог сбежать из комнаты».

«Еще».

«Это что, единственное слово, которое ты знаешь?»

«Еще, черт тебя подери».

Аэрон зарычал. Похоже, сегодня никто не хочет его слушаться.

— Почему я?

Он опустился на Оливию, вдавив ее в матрас своим телом, чтобы прекратить это безумие, но вместо этого лизнул ложбинку между ее шеей и плечом. Пульсирующая жилка выглядела слишком соблазнительно, чтобы устоять. Безумный мужчина. Глупый демон. Прекрасная женщина.

Руки Аэрона, двигаясь сами по себе, принялись мять ее груди. Чертова ошибка! Ее груди совершенны, а соски тверже, чем он думал. «Продолжай разговор. И убери руки».

— Я ведь воплощаю собой все то, что твоя раса презирает. — Его злодеяния как-никак вытатуированы на теле, чтобы весь мир мог их видеть.

— Ты — само воплощение доброты, какая только есть на свете, и радости, которой я хочу причаститься. — Она обвила его ногами, уничтожив разделяющее их расстояние. — Разве возможно не полюбить такого, как ты?

Черт, черт, черт. Их тела идеально подходят друг другу.

— Вовсе я не добрый. — По сравнению с самой Оливией уж точно нет. Да и ни с кем другим тоже. Знай она хотя бы половину того, что он сделал, или половину того, что сделает, то убежала бы от него без оглядки. — Как я могу быть с такой, как ты? Ты же ангел. — Ангел, соблазняющий его, как никто другой.