Джена Шоуолтер - Темная страсть

Тогда точно никто не выживет.

Однако стоило Оливии покинуть крепость, как искушающий ее голос умолк и перестал настаивать, чтобы она совершила ужасные — и в то же время восхитительные — поступки. Вряд ли, однако, это обстоятельство можно считать обнадеживающим. Тут Оливия обнаружила, что сквозь цветы и кусты пробираются животные, которые могут привлечь внимание случайного прохожего. Они что же, к ней пытаются подобраться? Или к Аэрону? Она не припоминала, чтобы звери вообще к нему приближались, как не могла и понять, зачем всем этим белкам, кроликам, птицам, кошкам и даже собаке вздумалось идти именно к ней.

— Брысь! — прошептала она, не желая, чтобы звери пострадали, если и впрямь развяжется драка.

Те не послушались. Наоборот, стали потихоньку подползать ближе. К ней. Значит, их действительно привлекает именно она. Но почему?

— Уходите же…

Хрустнула ветка, и Оливия замолкла.

Собака зарычала, кошки зашипели, но никто не убежал прочь. Все животные припали к земле, готовясь броситься в атаку.

Оливия сжала губы, каждый мускул ее тела оцепенел. Она даже дышать перестала. Кто там? Владыки? Или охотники? Ее рука, сжимающая кинжал, задрожала. «За Аэрона», — подумала она, пригибаясь к земле по примеру животных. Она вдруг обрадовалась, что звери не послушались и остались с ней.

Двое мужчин шагнули сквозь листву, и поначалу Оливия их не узнала. Она слишком настроилась драться, слишком преисполнилась решимости спасти того, кого… любит? Она прыгнула к одному из незваных гостей, но пес опередил ее и, также ринувшись вперед, впился зубами в цель.

— Ой! Отвали от меня, идиот блохастый! — взвыл пострадавший.

Оливия узнала голос — Уильям, — но не успела вовремя опустить клинок, так как слишком разогналась. За секунду до удара твердая рука перехватила ее запястье и отвела в сторону, обездвиживая ее.

— Эй, эй, Лив, — со смехом произнес ее обладатель. Его голос тоже ей знаком. Парис. — Я ведь могу называть тебя Лив, правда? Бросай кинжал, а?

Испытав невероятное облегчение, Оливия опустила оружие.

— А теперь вели этому придурку отцепиться от меня! — закричал Уильям.

— Это мои друзья, — объяснила она псу. — Теперь мне ничто не угрожает.

Тот разжал зубы и выпустил лодыжку Уильяма. Все животные мгновенно разбежались, словно только и ждали заверения Оливии в собственной безопасности.

Что за лапочки!

— Спасибо! — с благодарностью крикнула она им вслед.

— А теперь, когда Уильяма должным образом поприветствовали, — со смешком заявил Парис, — пора и за работу приниматься. — Когда он заметил Аэрона, на его прекрасном лице отразилась тревога. Парис наклонился, подсунул руки под все еще пребывающего без сознания друга и перекинул его через плечо. — Давно он в таком состоянии?

— Очень давно.

Уильям прохромал к Скарлет и проделал то же самое, что и Парис, только устроил ее в своих объятиях так, будто она драгоценное сокровище.

— По крайней мере, моя ноша симпатичнее.

— Ага, удачи тебе с ней, — отозвался Парис. — Пожалуй, мне все-таки больше повезло. Эта дамочка предположительно одержима Ночными Кошмарами.

Уильям закатил глаза:

— И что, это плохо?

— Ну, если тебя не устраивает, что твои яйца по-прежнему при тебе, то, наверное, хорошо.

— Иди к папочке, — проворковал Уильям, покрепче прижимая Скарлет к себе.

Оливия слушала их шутливую перепалку, крутя головой туда-сюда.

— Хватит. Здесь, знаете ли, охотники побывали. Это опасное место. Более того, с Аэроном что-то не так. Я хочу поскорее уложить его в постель.

— Конечно, конечно, — кивая, согласился Уильям. — Мы с самого начала это знали. Но тебе придется подождать с забавами, пока он не проснется. А когда закончишь с ним, я сам с удовольствием тобой займусь. Покажу, каково это — быть с тем, кто знает свое дело… ну и все такое.

Оливия сжала кулаки. Он что же, вообще ничего не воспринимает всерьез?

— Мы припарковались там, — кивком указал Парис.

Наконец-то.

— Идем.

Вместе они пробрались сквозь кусты, держась настороже. За долю секунды Парис и Уильям разительно переменились. В укрытии они подшучивали друг над другом и дразнили Оливию из-за ее желания запрыгнуть к Аэрону в постель. Теперь превратились в солдат, жестких и способных на все.

Оливия часто наблюдала ту же перемену и в Аэроне. Но до сегодняшнего дня ей не доводилось по-настоящему оценить это качество.

Аэрон. Храбрый раненый Аэрон. Когда девять дней истекут и его отнимут у нее, куда она пойдет? Что станет делать? Она сомневалась, что Владыки пригласят ее остаться. Да и захотела бы она сама жить в крепости? Аэрона там больше не будет, а воспоминания о нем станут дразнить ее из-за каждого угла.

Уже второй раз Оливия обнаружила, что расстроена оттого, сколь малый срок отпущен им с Аэроном. Может, есть способ его спасти? Может, они все-таки смогут быть вместе? Вечно. Да. Конечно же. Ведь ее Бог — творец любви. В действительности ее Бог и есть любовь. Он захочет, чтобы любящие друг друга мужчина и женщина были вместе, так ведь?

Но Оливия еще сомневалась, любит ли она Аэрона по-настоящему? Она им восхищается, да. Желает его самого, жаждет его прикосновений, да. «Согласилась бы я умереть вместо него?» — снова задалась она вопросом. И снова не смогла ответить наверняка. Она отдала бы все, чтобы быть с ним, — все, кроме собственной жизни.

Не так ли?

Вдобавок, умерев за Аэрона, Оливия одновременно умерла бы за Легион. Потому что знала: Аэрон не будет счастлив без своего маленького — вообще-то уже большого — тирана. Если воин останется в живых, Оливия хочет видеть его счастливым. Все же перспектива умереть за этого лживого, вероломного и невоспитанного ребенка совсем ее не радовала.

Более того, и сам Аэрон должен любить Оливию. А сейчас он точно не питает к ней нежных чувств.

Оливия со вздохом забралась во внедорожник. Аэрона положили на заднее сиденье, и она устроила его голову у себя на коленях. Парис сел за руль, а Уильям плюхнулся на пассажирское сиденье, не выпуская Скарлет из объятий. Оливия впервые ехала в машине. Прежде она с нетерпением ждала бы такой возможности, но сейчас ей все равно. В голове кружится вихрь мыслей.

Она никогда не задумывалась о смерти применительно к себе. Не по-настоящему. Оливия существовала всегда и знала, что так будет и впредь. Теперь же она может умереть. Даже не ради чьего-то спасения, а просто потому, скажем, что ее собьет машина. И как к этому относиться? Она не знает, но в одном не сомневается: умереть, так и не испытав всего задуманного, — просто мерзость какая-то! Однако продолжать жить без Аэрона куда хуже.

Оливия видела смерти тысяч, миллионов людей, но ни одна ее не затронула, ибо все они были лишь частью круга жизни. У всего на свете есть начало и конец. Может, поэтому она поначалу и не скорбела при мысли о неизбежной потере Аэрона. Его уход стал бы очередной смертью в длинной череде смертей, коим она стала свидетельницей.