Брендон Сандерсон - Путь королей

— В том, чтобы читать писания тех, кто отказывается признавать чужое мнение?

— Они уверены в своей правоте.

— Светлость, я не эксперт в уверенности. — Шаллан взяла одну из книг и окинула ее критическим взглядом. — Но думаю, что не перепутала бы ее с чем-то другим. По-моему, само слово не подходит, чтобы описать книгу вроде этой, за авторством Медерии. Подобные ученые кажутся мне скорее спесивыми, чем уверенными. — Вздохнув, она отложила том. — По правде говоря, «спесивость» — тоже неправильное слово. Оно недостаточно отражает суть.

— И каким же, по-твоему, должно быть правильное слово?

— Даже не знаю. Ошибкоспесивость, видимо.

Ясна скептически вскинула бровь.

— Это в два раза сильнее простой самонадеянности, — объяснила Шаллан, — хотя фактологическая основа их заключений в десять раз меньше положенного.

В ответ на ее слова на губах Ясны появилась тень улыбки.

— То, что вызвало у тебя столь живой отклик, известно под названием Движение зазнаек. Тогда «ошибкоспесивость» можно считать литературным приемом. Ученые намеренно преувеличивают важность того, о чем пишут.

— Движение зазнаек? — переспросила Шаллан, снова берясь за книги. — Кажется, я знаю, как следует двигаться мне.

— Как?

— Всадить этому движению нож в спину.

На этот раз все ограничилось приподнятой бровью. Девушка, посерьезнев, продолжила:

— Думаю, я сумею понять смысл этого приема, светлость, но авторы книг, которые вы мне дали по теме смерти короля Гавилара, прибегают ко все более и более неразумным доводам для доказательства своей правоты. Поначалу они соперничали друг с другом в красноречии, а теперь обзываются и придираются к пустякам.

— Ученые пытаются спровоцировать дискуссию. Ты бы предпочла, чтобы ученые прятались от правды, как это делает большинство? Тебя бы устроило, если бы люди погрязли в невежестве?

— Читая эти книги, я перестаю понимать разницу между ученостью и невежеством. Человек, который избегает учиться, может быть невежественным, но ведь и ученый способен прятать свое невежество под маской ума.

— А как быть с ученостью, к которой не примешивается невежество? Что основана на поиске правды, но не отрицает при этом вероятность ошибки?

— Это мифическое сокровище, светлость, почти как Осколки Зари или Клинки Чести. Безусловно, его стоит искать, но надо проявлять великую осторожность.

— Осторожность? — переспросила Ясна, нахмурившись.

— Есть шанс прославиться, но такая находка сама по себе способна всех нас уничтожить. Доказательство того, что можно быть ученым, одновременно считая учеными тех, кто с тобой не согласен? Ох, по-моему, оно взорвет весь научный мир без остатка.

Ясна фыркнула:

— Дитя, ты увлеклась. Если хоть половину тех сил, что ты усердно тратишь на остроумие, пустить в дело, то, осмелюсь предположить, в твоем лице наука получит одного из величайших ученых нашего времени.

— Прошу прощения, светлость. Я… ну, я просто сбита с толку. Учитывая пробелы в моих знаниях, я предполагала, что вы поручите мне изучать события, случившиеся гораздо раньше, чем несколько лет назад.

Ясна открыла одну из своих книг:

— Мой опыт свидетельствует, что молодые люди вроде тебя склонны не очень-то высоко ценить события далекого прошлого. Поэтому я выбрала то, что случилось недавно и вызвало большой резонанс, чтобы тебе легче было свыкнуться с тем, как работают настоящие ученые. Неужели убийство короля — недостаточно интересная тема?

— Отнюдь, светлость. Мы, малыши, любим штучки, которые блестят и бабахают.

— Иногда ты и впрямь не можешь держать язык за зубами.

— Только иногда? То есть я почти все время хожу с высунутым языком? Придется мне… — Шаллан осеклась, сообразив, что и впрямь перегнула палку. — Прошу прощения.

— Никогда не извиняйся за свой ум. Иначе только этим и будешь заниматься. Однако острить следует со знанием дела. Ты часто говоришь первую более-менее умную вещь, которая приходит в голову.

— Знаю, — согласилась Шаллан. — У меня уже давно обнаружилась эта прискорбная слабость. Нянюшки и наставницы изо всех сил пытались с нею бороться.

— Вероятно, путем строгих наказаний.

— Да. Их излюбленным методом было посадить меня в угол и заставить держать на голове книги.

— А это, в свою очередь, — сказала Ясна со вздохом, — всего лишь приучило тебя побыстрее отпускать колкости, ибо ты знала, что надо успеть, пока не передумаешь и не подавишь в себе желание высказаться.

Шаллан склонила голову набок.

— Наказывать — неправильная стратегия, — продолжила Ясна. — По отношению к кому-то вроде тебя наказание превращается в поощрение. В игру. Как долго надо болтать, чтобы заслужить наказание? Можно ли придумать что-то настолько умное, что наставницы не заметят издевки? Отправляя тебя в угол, они всего лишь давали время на сочинение новых остроумных реплик.

— Но молодая женщина не должна говорить то, что я частенько говорю.

— Единственная «недолжная» вещь, которую я вижу, заключается в том, что ты не туда направляешь свой ум. Смотри, что получается: ты приучила себя именно к тому, что так раздражает тебя в ученых. К умничанью, за которым нет мыслей — а это, я бы сказала, то же самое, что теория, не основывающаяся на правильных умозаключениях. — Ясна перевернула страницу. — Как ты это называешь — ошибкоспесивость, да?

Шаллан залилась краской.

— Предпочитаю, чтобы мои подопечные были умными, — продолжила принцесса. — Тогда мне есть с чем работать. Надо бы тебя взять с собой, когда я отправлюсь к королевскому двору. Подозреваю, что по меньшей мере Шуту ты точно понравишься — хотя бы по той причине, что твоя внешняя природная робость и хорошо подвешенный язычок сочетаются столь парадоксальным образом.

— Да, светлость.

— Прошу тебя, запомни одно: ум — самое ценное оружие женщины. Использовать его неуклюже или преждевременно не следует. Как и упомянутый тобой нож в спину, умная насмешка наиболее действенна, когда ее не ждут.

— Простите, светлость.

— Я не читаю тебе нотации. — Ясна перевернула страницу. — Просто излагаю свои соображения. Привычка, которая время от времени дает о себе знать. Книги пахнут плесенью. Небо нынче синее. Моя подопечная — остроумная разгильдяйка.

Шаллан улыбнулась.

— Теперь расскажи, что тебе удалось обнаружить.

— Немного, светлость. — Девушка скривилась. — Или же слишком много? Каждый автор выдвигает собственную теорию о том, почему паршенди убили вашего отца. Некоторые считают, будто он той ночью на пиру их оскорбил. Другие твердят, что весь договор был уловкой, предназначенной для того, чтобы паршенди смогли подобраться поближе к королю. Но в этом практически нет смысла, потому что до того у них были куда лучшие возможности для покушения.