Алина Углицкая - Перст судьбы. Эсмиль

– Что ты делаешь? – девушка обеспокоенно завозилась.

– Стой смирно! – прошипел лэр.

Его пальцы нащупали заклепку, рванули, послышался короткий сухой треск – и в руках Дарвейна оказался разорванный ошейник. Тяжело выдохнув, мужчина откинулся назад на попоны, чувствуя, как от напряжения в ранах пульсирует боль.

Девушка пару секунд смотрела на полоску черной кожи в его руках, потом, будто не веря, поднесла руки к шее.

– Что это значит? – прошептала она, нервно потирая горло.

– Ты больше не рабыня, – глухо ответил лэр.

– А…

Она на мгновение растерялась. Если не рабыня, то кто? Разве в этой стране женщина может быть кем-то еще?

– Теперь ты квинна, – пояснил Дарвейн, не глядя на нее, – свободная.

– И что мне делать? – холодок тревоги скользнул по спине Эсмиль. Еще пару минут назад она была собственностью этого человека и знала, что полностью в его власти, а теперь он дает ей свободу? И что делать с этой свободой посреди бесконечной заснеженной пустыни?

– Ничего. Ты спасла мне жизнь. Я не могу вернуть тебя домой или изменить то, что случилось. Но могу привезти в Эрг-Нерай и представить всем как квинну Эсмиль ди Маренкеш. Ты можешь остаться со мной или выбрать мужчину по сердцу. В любом случае, принуждать тебя никто не посмеет.

– Мужчину по сердцу? – растерянно пробормотала Эсмиль. Такой поворот событий она даже не предвидела. – То есть, я больше не буду с тобой… – она бросила на постель выразительный взгляд.

– Ты больше не моя собственность, – криво усмехнулся Дарвейн и посмотрел на нее. – Ладно, пора спать. Скажи Вирстину, пусть даст тебе пару шкур завернуться. Ночь холодна, а квинне не пристало спать с мужчиной в одной постели, это удел рабыни.

Его слова окатили ее словно ведро ледяной воды.

– Я буду спать одна? – девушка недоверчиво уставилась на него.

– Да. Сегодня уже поздно, а завтра парни поставят для тебя отдельную палатку. Ты войдешь в мой дом как свободная женщина, это самое малое, что я могу сделать для тебя. Это моя плата за твой поступок.

Эсмиль опустила взгляд. Сердце кольнуло что-то, похожее на обиду. Как, он отвергает ее? Сейчас, когда она уже готова признаться, что сама хочет быть с ним?

Ее пальцы с силой сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Несколько секунд она сидела, низко опустив голову, и Дарвейн видел только золотистую макушку, на которой играли отблески масляной лампы. Ему хотелось видеть ее глаза, узнать, что за мысли бродят сейчас у нее голове, но он тоже молчал.

Наконец, она встала.

– Если я теперь квинна, – медленно произнесла, глядя на него ничего не выражающим взглядом, – означает ли это, что вольна сама выбирать свое будущее и с кем мне быть?

– Да, – сухо ответил он.

– А если мужчина, которого я выберу, меня не захочет?

– Я могу приказать ему.

– В смысле?

– Рабыню не спрашивают, с кем она хочет быть, а квинна сама выбирает. Это ее привилегия. Если ты выберешь кого-то по сердцу… – он на мгновение запнулся, – это будет честь для него. Только квинна может стать супругой и дать наследника. У нас мало свободных женщин, в основном рабыни, а дети от рабынь не наследуют родовое имя. Ну и наши обычаи запрещают мужчине брать в постель квинну, если он с ней не сочетался браком…

Эсмиль на мгновение прикрыла глаза, пытаясь осознать последнюю фразу. Значит, пока она считалась рабыней, он мог делать с ней что хотел и как хотел. А теперь, когда он снял с нее ошейник и повысил в статусе… Теперь она уже не принадлежит ему, и он не посмеет принудить ее к связи. Если только не сделает своей женой.

– Ладно, Ваша Милость, – усмехнулась она с видом человека, принявшего окончательное решение, – сейчас уже действительно поздно. Пойду, Вирстина поищу.

Девушка подошла к выходу из палатки, откинула полог и выглянула наружу. В лицо ударил колючий холод.

– Кстати, – сказала она, не оборачиваясь, – он мне очень понравился.

Дарвейн дождался, пока полог опустится за ее спиной, а потом, не выдержав, зарычал, впиваясь скрюченными пальцами в густую медвежью шерсть. Ревность, похожая на укус змеи, ужалила его в самое сердце.

Этой ночью никто из них не спал.

Эсмиль лежала в своем углу, завернувшись в меховые покрывала, которые ей выдал удивленный Вирстин, и прислушивалась к каждому шороху, доносившемуся со стороны лэра. Она не могла понять, почему он дал ей свободу. Потому что она спасла ему жизнь? Но разве любой из ее собственных рабов не должен был поступить точно так же? Она бы вознаградила его, позволив ублажить ее в постели и спать до утра у кровати на коврике или у порога ее спальни. И все, это была бы достаточная награда за то, что раб и так должен делать для своей госпожи. А здесь…

И почему он отправил ее спать отдельно? Вряд ли он так дотошно чтит обычаи своей родины. Может, он больше не хочет, чтобы она грела ему постель? Может, она ему надоела?

В душе Эсмиль бурлили обида и раздражение. Ущемленная гордость не давала уснуть. Девушке хотелось встать и потребовать объяснений, но она продолжала лежать, молча вслушиваясь в тяжелое мужское дыхание.

Нет, она не опустится так низко, чтобы самой идти к мужчине и спрашивать, почему он изгнал ее из своей постели. Лучше сделает так, что он сам к ней приползет!

Вспомнилось, как он зарычал, будто раненый зверь, когда она назвала имя Вирстина. Неужели ревнует? Это рычание как елей пролилось на ее пострадавшее самолюбие.

В темноте губы девушки раздвинула самодовольная улыбка. Этот варвар еще не знает, с кем связался. Что ж, он сам дал ей свободу, она его не просила. Пусть же теперь узнает, что значит быть с настоящей амарркой, а не с бесправной рабыней!

Если бы Дарвейн знал, какие мысли бродят у нее в голове, он бы обязательно пересмотрел свое поспешное решение дать ей вольную. Но к счастью, он слышал только ее недовольное сопение, перемежающееся вздохами, да то, как она ворочалась в темноте, не в силах уснуть. Лэр вслушивался в эти звуки, не замечая, что по его лицу блуждает снисходительная улыбка.

Бывшая рабынька явно решила сыграть на его ревности? Что ж, у нее получилось, он повелся, как мальчишка. Но теперь она сама мучается от того, что приходится спать отдельно.

Дарвейн был уверен, пройдет всего пара дней, и Эсмиль сама придет проситься к нему в постель. Он мог быть не только суровым хозяином для своих рабынь, но и чутким любовником для своих любовниц.

Прикрыв глаза, он вспомнил женщин Ангрейда: аристократок, простых дворянок, мещанок и даже пастушек, красивых и не очень, которые сами ложились в его постель. Вспомнил то чувство, которое всегда ощущал, входя в их нежную покорную плоть… И, странное дело, эти воспоминания больше не возбуждали. Все, что он почувствовал сейчас, это презрение и брезгливость, а бывшие любовницы показались ему пресными, как лепешки.