Алина Углицкая - Перст судьбы. Эсмиль

– Мариос Эрг-Нерай, мой пасынок и наш последний лэр, – с издевкой произнес Баллорд, подталкивая Ильзу к кровати. – Прошу любить и жаловать.

– Что с ним? – прошептала женщина, справившись с первым шоком.

– Бедный Мариос умирает. Лекари ничем не могут ему помочь, – ухмыльнувшись, он развел руками. – Думаю, ему осталась всего пара дней, не больше. Но даже эти пару дней кто-то должен выносить горшки из-под него. Вот и займись этим.

Баллорд направился к выходу, оставив оторопевшую Ильзу стоять у кровати.

– Ах, да, чуть не забыл, – заметил он, уже стоя на пороге, – чтобы в твою голову не пришло чего лишнего, я закрою тебя здесь. Так сказать, вынужденная мера. Ванна и туалет в смежной комнате. Обустраивайся.

С этими словами он вышел.

Ильза вздрогнула, услышав, как повернулся ключ в замке. Затравленно огляделась. Она осталась один на один с умирающим, в этой юдоли болезни и скорби.

***

Лерисса не знала, что делать. Родрик запретил ей выходить из своей комнаты, сказав, что рядом с замком несколько раз видели неизвестный вооруженный отряд. Это вполне могли быть люди из враждебного клана, пришедшие поживиться соседским добром. Лерисса предпочитала верить супругу. Пусть он холоден и грубоват, но все же печется о ней. Даже лекаря нашел для Мариоса…

При мысли о сыне, она помрачнела. Тот таял буквально на глазах. Месяц назад перестал вставать, а последние дни не мог даже есть. Он ни с кем не говорил, не открывал глаз, просто лежал, вытянувшись на кровати, и почти не дышал.

Когда стало ясно, что Мариос не жилец, Родрик запретил Лериссе приходить к нему. Сказал, что вид умирающего может плохо повлиять на будущего ребенка. Но сердце матери разрывалось от горя, от того, что она не могла помочь. И потому, тайком от мужа, она навещала своего сына, последнюю ниточку, связывавшую ее с прошлым.

Замок Эрг-Нерай был полон тайных ходов, сделанных в его стенах. Но мало кто знал о них. Лерисса знала, ведь ей их показал первый муж, отец ее сыновей. Один из таких ходов вел прямо из той комнаты, где она теперь жила. Через два этажа и несколько переходов по нему можно было спуститься туда, где сейчас находился Мариос. Вот только делать это приходилось в строжайшей тайне. Ведь если Родрик узнает…

Лерисса даже думать боялась о том, что будет, если Баллорд узнает, что она нарушила его запрет. Вдруг он запрет ее в другом месте или переведет Мариоса туда, где она его не найдет. И потому она дрожала всякий раз, когда, дождавшись ухода мужа, нажимала на чуть выступающий кирпич в стене своей комнаты и спускалась в открывшийся ход.

Она видела, в каком состоянии ее мальчик. Знала, что к нему по нескольку дней никто не приходит. И все, что ей оставалось, это пытаться хоть как-то облегчить его участь.

Она приносила с собой чистую воду и полотенца. Обтирала его, поила с ложечки. Плакала, держа в руках его худую, обтянутую шелушащейся кожей ладонь.

Она уже потеряла старшего сына, сгинувшего на чужбине, а теперь на ее глазах умирал и второй…

Дождавшись, пока уйдет служанка, доставившая обед, Лерисса достала из сундука чистые полотенца, взяла с подноса кувшин с водой и нажала на тайный ключ. Тяжелая каменная стена с шуршанием повернулась, и из открывшегося прохода в лицо ударило затхлостью и сквозняком.

Нужно было торопиться. Хоть Родрик и приходил в спальню только на ночь, но сама Лерисса с утра ощущала непонятную тревогу, не дававшую ей покоя. Как будто вот-вот должно было случиться что-то плохое.

Прижимая кувшин и полотенца к огромному животу, она вошла в темноту, и стена вернулась в прежнее положение.

– Нам нельзя здесь оставаться, – проговорил Дарвейн, хмуро оглядывая оставшихся в живых данганаров.

Ему повезло наткнуться на них раньше, чем убийцы пришли перерезать им глотки по приказу своего нанимателя. Но теперь вставал вопрос, что делать с пленным? Да и дрожащее тело девушки, которое он сжимал в своих объятиях, вызывало бурю в его душе.

Рикван, нагнувшись, вырвал дротик из шеи Брика, обтер об штаны и засунул себе за пояс. Пригодится. Вирстин и Берр вздернули на ноги Брана. Они крепко связали ему руки за спиной и заткнули рот, чтобы тот не вздумал своими криками привлечь охрану.

– Нужно его допросить, – Вир пнул одноглазого. – Только не здесь.

– Ты прав. Идемте, – Дарвейн кивнул, – я знаю место, где нам никто не помешает.

Он пошел первым по мрачному коридору подземной тюрьмы, прижимая к себе Эсмиль. Она, как беззащитное дитя, спрятала лицо у него на груди, сжалась в комочек, ухватилась непослушными пальцами за твердую кожаную перевязь, и только чуть вздрагивающие плечи говорили о том, что она сейчас плачет.

Сердце Дарвейна стучало так, словно готово было разорваться от горя. В горле застрял колючий комок – тайный свидетель слабости, недостойной мужчины. Он мог только догадываться о том, что ей пришлось пережить в этих стенах, но даже эти догадки наполняли его душу неимоверной яростью и смятением.

Не успел. Опоздал.

Он пришел слишком поздно.

Сможет ли она простить ему это?

Он же поклялся ее защищать. Взял под опеку. Пообещал, что ни один волос не упадет с ее головы без его ведома. А что в результате?

– Прости… прости меня, – не выдержав, хрипло выдохнул он в ее макушку и еще сильнее прижал к себе хрупкое тело.

Она промолчала.

Слова не имели значения.

– Это здесь.

Дарвейн потянул за держатель для факела, укрепленный на стене коридора, и часть этой стены отъехала в бок, открывая тайный проход. Данганары втолкнули пленника в темноту.

– Зажгите свет.

Кто-то достал огниво, высек искру. Вскоре в руках у Риквана загорелась лучина. Мужчины огляделись. Тусклого огонька было достаточно чтобы понять, что они оказались в маленькой комнате без окон, где кроме них находились только затянутая паутиной жаровня, рассохшийся стул и стол, заваленный битыми черепками. Среди этого мусора отыскалась старая ржавая лампа с остатками масла. Рикван поднес к ней лучину, и обугленный фитиль радостно вспыхнул.

– Это старая пыточная, – хрипло пояснил Дар. – Последний раз ее использовал еще мой дед. Похоже, пришло время восстановить семейные традиции. Заковать его!

Последние слова он почти прорычал.

Только теперь Бран увидел, что в одной из стен торчат толстые железные кольца, на которых свисают заржавевшие, покрытые паутиной цепи. Берр и Вирстин подтащили к ним мычащего пленника и ловко застегнули тяжелые кандалы у него на лодыжках и запястьях. Теперь наемник оказался распятым.

– Откройте ему рот.

– Но, Ваша Милость… – данганары переглянулись.

– Пусть орет, сколько хочет. Здесь его никто не услышит.

Дарвейн говорил спокойным, бесцветным голосом, не глядя на пленника. Но от этого его слова казались еще страшнее. Он смахнул со стола старую рухлядь и присел на его край, продолжая удерживать девушку на руках. Та сжалась в комочек, но уже не дрожала. Закрыв глаза, Эсмиль чутко вслушивалась в происходящее.