Ирина Смирнова - Проклятие мёртвого короля

Но после ментального толчка я замечаю пса, подбежавшего почти вплотную к огню. Я чувствую его страх, но он стоит, стоит и держит в зубах полузадушенную сову.

Да, это выход. Временный… Потому что если остаться в птице надолго, я растворюсь в ее сознании. Но зато не сгорю заживо… тело сгорит, а разум нет.

Может, Лайош что-то придумает потом? Сейчас главное — выжить! Только переноситься надо полностью… полностью!.. Страшно, но гореть еще страшнее!..

Самый ужасный кошмар анимага — перенестись полностью в тело животного, потеряв связь со своим человеческим. Говорят, после этого в астрале остается посмертный отпечаток памяти…

Оковы на руках мешают мне использовать некросилу, но анимагия — немного иное, ее нельзя заблокировать, особенно если рядом стоит тот, кто готов тебе помочь, и смотрит глазами Лайоша с собачьей морды…

— Да будьте вы прокляты! — уже взлетая в небо, я вдруг услышал громкий голос отца: — Если мои потомки не вернутся в родные стены и закон равновесия не восстановится, вы все умрете. Все! — и он рассмеялся страшным безумным смехом. — Умрете сами и убьете своих близких! Ни одного живого не останется в этой проклятой мною стране… — снова раздался страшный смех, от которого даже мне стало жутко.

Но я не удержался и подлетел, чтобы посмотреть на лицо светлого предателя… испуганное и растерянное. Люди на площади заметались в панике. Часть, наоборот, застыла от парализующего ужаса. Они уже наказывали сами себя за то, что явились смотреть на нашу казнь…

Мой отец каким-то чудом преодолел блокирующую силу антимагических оков. Его мощь подпитывалась сейчас из моего тела и тела брата.

Но вместо того чтобы спастись из огня, отец проклинал всех… И помечал каждого страшной меткой смерти. Каждого!.. Все, кто оказался на площади, должны были умереть в течение года.

Я ощутил, как умерло мое тело, почти сразу следом за мной ушел брат — отец выпил из нас не только магию, но и саму жизнь. А сам стоял в огне и смеялся…

Наверное, он понимал, что спастись не получится — кругом были лучники, вооруженные стрелами с антлигоскими наконечниками, практически убившими нас в замке. Поэтому он тратил всю свою магию на месть…

— Никто и ничто не остановит мое проклятие! Если оно начнет исполняться — все умрут!.. А я восстану, чтобы править мертвыми!

Резко проснувшись, я услышал из соседней комнаты негромкий вскрик и рванул к Мартошу, как был, в одном нижнем белье, но зато с огнестрелом в руке.

Ногой распахнув дверь, я прицелился в спину призрачной твари, зависшей над моим другом.

Тварь обернулась, и рука у меня опустилась…

На меня смотрело мое собственное отражение, даже голубые глаза были такими же.

— Ты?.. — изумленно произнес он моим же голосом… Нет, не совсем моим, но очень похожим. — Он нас опять предал! Давай его убьем!..

— Никого он не предавал, — я пристально уставился на свое отражение. Древний призрак… Очень древний неупокоенный призрак. — Он нас спас!.. Помнишь? Сову помнишь?!

Призрак задумался, а я попытался… нет, не упокоить, но хотя бы прощупать, возможно ли подобное.

— Ты на него зол, — пока я изучал призрака, тот изучал меня. — Очень зол.

— Но это же не повод его убивать, — нервно хмыкнул я. — Друзья часто ругаются.

— Я тоже думал, что он мой друг…

— Он им и оставался, — разговаривая с… эм… духовным отпечатком моего предыдущего воплощения… я аккуратно передвигался все ближе и ближе, так чтобы встать между призраком и Мартошем.

— Ты знаешь, что это он управляет артефактом на твоей шее? — поинтересовалась моя темная призрачная копия, с ненавистью глядя на мою светлую половину божественного единения.

Я кивнул:

— Так получилось. Лучше он, чем кто-то чужой.

И тут меня озарило!

— А ты можешь общаться с отцом?.. Со своим отцом? С тем, что сейчас живет в замке?

Призрак весь сморщился, словно тема про отца ему неприятна и немного болезненна. Интересно, я так же выгляжу, когда меня что-то раздражает?

— Могу, но не хочу! Он… не тот.

— Что значит «не тот»? — удивился я.

— Не тот, — упрямо повторило мое отражение. — Он словно… как тот живой, что жил в замке до вас, то нормальный, то безумный, то снова нормальный, то сам с собой говорит и смеется. Нет, это не тот отец, которого я любил.

— Ну да, он спятил еще, когда нас сжигали, а может, и пораньше немного, — согласился я.

— Нас сжигали?! — искренне удивился призрак. — Нет… Не помню… Не хочу помнить!..

И практически вбежал в стену и растворился в ней, словно тень.

Я опустил огнестрел и направился к двери. Мне тоже пришла пора исчезать.

— Поговори с Анной! — выдал мне вслед вместо благодарности Мартош: — Помирись с ней! Я хотя бы не буду себя чувствовать человеком, укравшим у дурачка из-под носа конфету.

Резко развернувшись, я…

Нет, ничего хорошего мы сейчас друг другу не скажем. Но, даже понимая, что он прав, я еще не готов простить ему выходку с ошейником.

Теперь из вредности не буду Анну освобождать от клятвы — зачем, раз мне запретили ей приказывать?

Знаю, что глупо… И что уже завтра я буду думать иначе. Но пока просто бешеное желание послать его… самого… куда подальше.

Но посылать Мартоша я никуда не стал, сам вышел, правда, успев услышать: «Спасибо, что пришел!»…

Придурок, можно подумать, я бы его бросил одного разбираться с призраками.

Следующие недели две нам было не до выяснений отношений… Но потом, когда появилась возможность выдохнуть, мы стали старательно друг друга не замечать, все трое. Я вставал до их отъезда, обедал в гордом одиночестве, ужинал тоже, вечером из библиотеки выскальзывал как можно позже, чтобы они уже успели наболтаться вволю и разойтись по своим комнатам.

Каждый раз, проходя мимо комнаты Анны, я замирал, даже не всегда осознанно, и прислушивался… А потом всегда шел в свою комнату по дуге, чтобы пройти как можно ближе к двери в комнату Мартоша и тоже прислушаться. Это была уже традиция… Убедиться, что все по-прежнему, что бестолочь все еще… все еще только моя.

Да, я видел как они целовались, как он на нее смотрит, как… как все зыбко и в любой момент может покачнуться. Но заставить себя подойти к Анне и поговорить я не мог!.. Даже осознавая, что зря от нее отказался, потому что все равно ничто не изменилось. Она осталась моей слабостью, правда, теперь болезненной, изъедающей душу, как отрава.

Через Месарша я сумел оплатить пансион своей прабабки на двадцать лет вперед и даже передал ей письмо, в котором написал, что у меня все хорошо, просто улаживаю кое-какие дела.

Охраной моих родственников никто особо не занимался, только присматривали за ними краем глаза. Но это и правильно — меньше шума, меньше лишнего внимания.