Екатерина Бэйн - Найденыш [СИ]

С такими воинственными мыслями девушка вернулась в башню, намереваясь не откладывая сообщить Меору о желании королевы. Надо же, он и в ее мысли проникает! Как это нехорошо, некрасиво. Ромейн не без злорадства дала Оливетт совет использовать побольше ругательств в мыслях. Она не без оснований думала, что послушав их более пяти минут, Меор решит, что в данный момент в голове королевы ему делать нечего. Хороший способ, хотя лично она, Ромейн, предпочитала другой.

Меор оказался на месте. Он сидел в своем любимом кресле у камина и был погружен в содержание какой-то старой, потрепанной книги. Услышав, как открылась дверь, маг мельком глянул в ту сторону.

— Вижу, тебя что-то обрадовало, — заметил он.

— Да, к вашему глубокому сожалению. Вы ведь видеть не можете, когда другим хорошо, — надерзила ему Ромейн с чувством глубокого удовлетворения.

Меор захлопнул книгу и развернулся к ней, взглянув на девушку в упор своими черными как ночь, бездонными глазами, напоминающими два колодца. Ромейн почувствовала проникновение, это уже привычное ощущение, когда чужой, более сильный разум шарит у нее в голове, как в своей собственной. Но сейчас подобная бесцеремонность обозлила девушку. Она стиснула зубы.

Маг склонил голову набок.

— Хорошо, — сказал он с некоторым удивлением, — очень хорошо, Ромейн. Наконец ты сумела это сделать. Давно пора.

— Хотите что-то узнать — спросите. Может быть, я отвечу. А может быть, и нет.

— Тогда я спрашиваю.

— Я пришла передать вам пожелание ее величества видеть вас и говорить с вами.

Ромейн проговорила все это и направилась к двери, чтобы пройти в свою комнату. Но Меор узнал слишком мало для того, чтобы так просто закончить этот разговор.

— О чем поговорить?

— Об этом вы узнаете у королевы.

Девушка взялась за ручку двери, но та не поддалась. Дергать дважды она не стала, просто повернулась к Меору:

— Не выпустите меня, пока я не скажу? Так?

— Не злись, Ромейн. Я семь лет учил тебя держать себя в руках.

Но Ромейн уже не могла не злиться. Она знала, что это может быть опасным, но злость, копившаяся в ней годами, уже не просилась — рвалась наружу.

— Я пройду, — прошипела она, сузив глаза, хотя зрачки стали огромными, — когда захочу.

Воздух в комнате стал таким плотным, что его, казалось, можно было потрогать. Он колебался и от этих колебаний можно было подумать, что предметы вокруг шевелятся. Меор почувствовал, как огромная тяжесть давит на него сверху, вжимая в кресло, словно желая размазать его по нему, не оставив даже воспоминания.

— Перестань, — выдавил он из себя, это оказалось неимоверно трудно, даже лицо покраснело от усилий, — иди, я тебя не держу.

Ромейн взялась заручку двери и потянула ее на себя. Та беспрепятственно открылась, слегка скрипнув при этом. Девушка вышла из комнаты.

Устроившись на кровати с ногами, она с трудом приходила в себя после всех потрясений, выпавших на ее долю. Она только что надерзила учителю, она применила свою силу по отношению к нему и она чувствовала, что это произвело на него впечатление. Несколько секунд Ромейн упивалась безграничной властью и своей силой, которой внезапно оказалось так много, что она буквально выплеснулась наружу. Выплеснулась?

Ромейн подскочила. Об этом ее предупреждали. Сам Меор и предупреждал давным-давно, держа в руках стакан с водой. «Когда-нибудь, — говорил он, — твоя сила начнет из тебя выплескиваться, как эта вода из стакана. И ты должна научиться сдерживаться». Вот, этот момент и наступил. Да, он наступил, а она оказалась не на высоте. Она поддалась ему и почти проиграла эту битву. Еще немного — и могло бы произойти нечто ужасное, непоправимое. Боже мой, да она едва не убила Меора! Девушка прижала ладони к щекам. Да-да, еще немного — и он был бы окончательно и бесповоротно мертв, это она знала точно. Не просто мертв, а стерт с лица земли.

В это время раздался стук в дверь. В нее стучали твердой рукой, но все-таки стучали. До сего момента Меор не считал нужным это делать. Он заходил куда угодно и когда угодно, видимо, считая себя вправе это делать. Но сегодня это право у него отняли.

Ромейн ничего не сказала, но дверь мягко отворилась, приглашая мага войти. И он вошел, не сразу, помедлив пару секунд.

Остановился в нескольких шагах от кровати, глядя на свою ученицу взглядом, в котором ничего нельзя было прочесть.

— Я семь лет учил тебя сдерживаться. Видимо, плохо.

— Да нет, что вы, — Ромейн спустила ноги на пол и оправила платье, — вы все делали правильно, вы только перестарались.

— Теперь ты считаешь себя вправе дерзить мне?

— Нет, — она мотнула головой, — я только хочу сказать, что мне не нравится, когда вы читаете мои мысли. Я не считаю, что вы имеете на это право.

Меор немного помолчал, а потом отозвался:

— Теперь я уже и не сумею этого сделать. Но в этом ты права. Мне очень жаль, что я это сделал.

— Мне тоже очень жаль. Простите. Я рассердилась и не смогла держать себя в руках. Я постараюсь, чтобы этого больше не повторилось.

Маг ничего не ответил на это. Его лицо было очень мрачным и даже каким-то отчужденным. Он проигнорировал кресло, которое Ромейн пододвинула к нему.

— Ненависть королевы ко мне передалась тебе? — осведомился он наконец.

— Нет, — Ромейн снова покачала головой, — этого и не требовалось. Вы славно поработали в этом направлении, но я не ненавижу вас, хотя вы сделали все для этого.

— Что хочет от меня королева Оливетт?

— Я не знаю.

— Ты знаешь. А лгать нехорошо.

— Она не хотела, чтобы я говорила вам об этом, — отозвалась Ромейн.

— Ты доверяешь ей больше, чем следует.

— По крайней мере, она не издевается надо мной каждую секунду, не давит на меня и ни к чему не принуждает силой. А вы просто злитесь, что я одержала над вами верх. До сих пор этим могли заниматься только вы.

Последние слова девушка проговорила ему в спину. Меор вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Некоторое время Ромейн терзалась угрызениями совести. Она принялась упрекать себя за то, что вышла из себя, едва не угробила мага, а потом еще и надерзила ему снова. Было стыдно, хотелось бежать за ним следом и извиниться. Но это скоро прошло. Девушка прекрасно знала, что извиняться бессмысленно. Меор не столь отходчив, а также злопамятен, да и потом, за что ей извиняться? Он сам виноват в том, что она вышла из себя. Он относится к ней слишком бесцеремонно, словно она — его собственность, а это не так. Ему давно следовало понять, что Ромейн — не обыкновенные люди, не умеющие давать отпор.

И все равно девушке было не себе. Она впервые пошла наперекор Меору и теперь чувствовала, что это не совсем правильно. Он выучил ее всему, что она умеет а она за это едва не размазала его по креслу. Как нехорошо. Как стыдно.