Павел Кувшинов - Я – Игрок

Меня перекладывают в просторную карету, специально оборудованную под транспортировку раненных. Уна остаётся возле меня, чтобы иметь возможность поить своим настоем и обрабатывать раны мазью. Люди графа благодарят её, и с радостью принимают предложенную помощь.

К этому времени я уже в состоянии поворачивать голову на несколько дюймов. Скосив взгляд, чтобы рассмотреть людей графа, я вижу полностью экипированных солдат, в одном из которых с удивлением узнаю человека, который сопровождал нас с Кристиной в нашей первой поездки в замок графа.

– Рад, что вы живы, милорд, – говорит он, встретившись со мной взглядами.

И вновь звучит уже знакомое «квирк-квик», но теперь источник звук находится гораздо дальше от меня. По всей видимости, один из людей графа правит повозкой, взяв шефство над Инессой; они пристроились в хвосте нашей маленькой процессии.

Всего карету сопровождают шесть солдат. В лёгких доспехах и при оружии, на лицах их застыла непоколебимая решительность отразить любую угрозу, буде таковая возникнет. Интересно, чтобы они сделают, если перед ними из придорожных кустов выскочит Тёмный Игрок?

Тогда все умрут, вот что.

Силы постепенно возвращаются ко мне. Я уже могу двигать ногами и руками, приподнимать голову. Речь тоже постепенно восстанавливается.

Ещё несколько часов пути и впереди (я уже могу сидеть и выглядывать в окно кареты) вырисовывается очертания графского замка.

Вот и дом. Может, я и не родился в этих стенах, а Виктор совершенно чужой мне человек, но сейчас, и особенно после всего случившегося, это место воспринимается как нечто близкое сердцу.

У главных ворот нас встречает сам граф и его жена Лирим, а также многочисленная прислуга замка. Мне становится немного неловко. Такой приём устаивают для вернувшихся с сечи героев, не меньше. А я…

Я просто сумел выжить.

Солдаты вместе с Уной перекладывают меня на носилки и несут к замку. Граф встречает меня улыбкой и отеческим жестом кладёт руку мне на плечо. Теплотой лучится и взгляд Лирим, участие и сопереживание читается во взглядах прислуги.

– С возвращением, – говорит граф с улыбкой.

Я пытаюсь что-то ответить, но понимаю, что рот пересох настолько, что мне не удастся произнести ни звука. Сейчас бы не помешало горькое зелье по рецепту Уны.

– Несите милорда в его комнату, – распоряжается граф. – Отдыхай и набирайся сил, Саймон, – добавляет Виктор, обращаясь ко мне.

Я киваю, и меня заносят в замок. Граф просит Уну задержаться хотя бы на один день и поделиться своим опытом с его лекарем. Женщина соглашается, но лишь с тем условием, что в этот срок окажут должный уход её ослице

– Она практически член семьи, – объясняет свою просьбу Уна.

Виктор соглашается без промедлений, и тут же отдаёт прислуге соответствующие распоряжения.

До конца дня и весь следующий день я провожу в своей комнате, и к концу этого срока начинаю воспринимать её как темницу. Лишь несколько раз мне позволяют выйти в связи с природными потребностями (в уборную), но и тогда меня сопровождают Уна с лекарем графа, высоким статным мужчиной по имени Серкит. Они охроняют меня точно стража, не позволяя даже осмотреть замок. За эти краткие переходы по его коридорам я верчу головой во все стороны, но мне так и не удаётся заметить того, о ком я не перестаю беспокоиться.

Посетителей ко мне не пускают, и единственной моей надеждой становиться Уна. Я прошу её разузнать о судьбе Кристины и затем рассказать мне. После этого между ней и Серкитом возникает жаркий спор по поводу того, как те или иные вести могут повлиять на выздоровление пациента.

Я изнемогаю от нетерпения, пока длится эта дискуссия. Когда спор сходит на нет, женщине удаётся таки убедить лекаря, что новости, если они хорошие, не могут плохо сказаться на моём здоровье. Сдавшись, Серкит признаётся, что лично курировал Кристину после того, как её нашли у изначального входа в катакомбы.

Лекарь наверняка тут же пожалел о сказанном, потому что я заваливаю его вопросами о самочувствии девушки. Но мужчина непоколебим точно скала и от всех моих расспросов открещивается одной лишь фразой: «миледи жива, и её жизни ничего не угрожает».

Мне совершенно не нравиться, как это звучит. Я безумно рад, что Кристина жива, но никто не говорит о здоровом человеке: «её жизни ничего не угрожает». Вероятно, она ранена, или ещё хуже. Я должен её увидеть!

Однако претворить желание в реальность не представляется возможным. По внешнему виду Серкита не трудно догадаться, что если понадобиться, то он способен удержать меня в комнате силой. Поэтому мне ничего не остаётся, как отдыхать и набираться сил, чтобы моё состояние как можно скорее убедило лекаря допустить ко мне посетителей, или позволить мне покинуть свою «темницу».

На исходе второго дня моё тело крепнет в достаточной мере, чтобы я мог свободно передвигаться сам. Кроме того, я вновь начинаю говорить, как обычный человек, и переводчик в лице Уны мне больше не требуется.

К слову, женщина покинула замок к середине следующего дня. Она, как и обещала графу, поделилась с Серкитом всеми знаниями о физиологии Игроков, полученными ею в Академии Игр. Лекарь может, человеком и чёрствый, но с большой благодарностью отнёсся к подобному дару, и внимал каждому слову дамы. А вот когда речь заходила об общих принципах и методиках лечения, мужчина отстаивал правильность своей точки зрения с таким рвением, что чуть волосы на себе рвал.

Ночью того же дня, когда Уна уже покинула замок, а Серкит отправился спать, я решаю выбраться из своей комнаты, и, если у дверей не стоят надзором с десяток вооружённых стражников, отправиться искать Кристину.

Однако, как выясняется, не только я помышлял о подобном. Едва я решил выскользнуть из комнаты, как некто осторожно отворил дверь, и тенью юркнул внутрь.

Я зажигаю лампу и с удивлением вижу Кристину. Девушка выглядит здоровой, если не считать левой руки, висящей на тугой перевязи.

Я бросаюсь к ней на шею, стараясь не задеть травмированную руку, и заключаю её в объятия. Она отвечает на них, обвив меня здоровой рукой.

– Как же я рад тебя видеть, – говорю я сквозь слёзы.

– А я тебя, – отвечает она едва слышно и всхлипывает.

Долго ещё мы стоим, не решаясь разъять объятий. Нам кажется, что отпусти мы сейчас друг друга, и каждый из нас тут же исчезнет, словно мираж.

И потекли, подобно спокойной реке, дни восстановления. Когда я увидел себя в зеркале, то понял, что мои раны намного серьёзней, чем представлялись в кромешной тьме. На затылке красуется здоровенная шишка – то, что осталось от гематомы, полученной мною при падении, сразу после смерти Люфа. Уна смогла снять припухлость, но воспаление ещё предстояло устранить.