Павел Кувшинов - Я – Игрок

Люф, а точнее то, что от него осталось, лежит на полу. Его тело заканчивается чуть ниже рёбер, переходя в куски рванной окровавленной плоти. В некоторых местах видны следы острых зубов. Я невольно прикрываю рот рукой, пытаясь справиться с подступившей к горлу тошнотой.

– Не смотрите на это, не смотрите! – кричу я маме и сестре, не оборачиваясь.

Я выставляю в сторону руку, чтобы уменьшит им обзор и хоть как-то их защитить от лицезрения этой жуткой картины.

– Откуда тебе знать, как они жили эти годы? – говорит Люф, кривясь лицом. – Может, они видели вещи и пострашнее?

Игрок подтягивается на руках, продвигаясь к стене. Его окровавленная плоть – всё, что осталось от ног – оставляет за собой на полу кровавые следы. Достигнув стены, Люфу с помощью рук удаётся принять относительно вертикальное положение.

– Что тебе нужно? – спрашиваю я, с трудом веря в реальность происходящего.

– Мне? В таком-то положении? – ворчит Люф и оскаливается, точно хищный зверь.

Неожиданно его лицо преображается, и на нём застывает умиротворённость.

– Пока что судьба тебе благоволит, Саймон, – произносит он странным голосом, – но это не надолго. Тебе нужно сделать выбор. А если не сделаешь, то закончишь, как я, и…

Последние слова тонут в тошнотворном хрипе, потому что порождение ночи, появившееся непонятно откуда, вонзает острые зубы в горло Люфа.

– Нет! – кричу я и бросаюсь на тварь с голыми руками.

Однако монстр вместе с Игроком исчезает, и я падаю лицом на деревянный пол.

С трудом встаю на ноги и прижимаю рукав к носу, с которого капает кровь. Сделав два шага, я едва не падаю обратно на пол, потому что вижу перед собой… самого себя. Я вижу Саймона Транта, но не нынешнего себя, а маленького мальчика.

Оглянувшись по сторонам, замечаю множество личностей. Студенты, профессора, члены ректората, и дети. Кажется, я снова в Академии Игр, и это тот самый день, когда я переступил её порог.

Дети по одному подходят к массивному дубовому столу, где им предлагают оживить каждую из десятка различных колод карт. Эти карты учебные, с одноцветной белой рубашкой. Потенциальным ученикам показывают и объясняют, как именно нужно оживить колоду. И дети пытаются сделать то, что от них требуется. Но из десятка колод им удаётся оживить лишь одну, и то, как правило, ей оказывается предпоследняя или последняя колода в ряду. И стоит мальчику или девочке оживить колдовские карты, как их глаза теряют свой золотистый окрас, возвращаясь к природному цвету.

Одному мальчику не удаётся оживить ни одну из колод. Он тут же теряет сознание и падает на деревянный пол. Взрослые уносят его, и никто из детей никогда не узнает о его дальнейшей судьбе.

И вот к столу подходит Саймон Трант. Он долго смотрит на первую колоду карт, тря нос рукавом. Кто-то из ректоров торопит его, и тогда мальчик, словно решил для себя что-то важное, подходит к третьей по счёту колоде, проигнорировав первые две, и едва прикоснувшись к ним, тут же пробуждает в них жизнь.

Среди профессоров и членов ректората возникает волнение. Они перешёптываются, иные показывают, не таясь, на Саймона пальцем, словно этот маленький мальчик какой-то невиданный зверёк.

Тогда Саймону предлагают попробовать оживить оставшиеся колоды, и ему удаётся вдохнуть жизнь в ещё одну колоду, последнюю в ряду. Теперь на лицах некоторых из присутствующих чётко виден страх перед этим ребёнком.

Я смутно помню день поступления в Академию, как и ритуал пробуждения колдовских карт. И теперь глядя на себя со стороны, я вновь переживал тот момент. И эта реакция, которая следует за моим успехом, свидетельствует о том, что уже тогда, мои будущие наставники, мой куратор, и ректоры – каждый из них что-то понял. Все они узнали в тот момент обо мне что-то такое, из-за чего к моей персоне ныне проявляют интерес Тёмные Игроки, а кровожадные порождения ночи, бывшие некогда эльфами, хотят живым затащить меня в свои тёмные логовища.

Я делаю шаг вперёд, навстречу своей юной версии, но тут же натыкаюсь на ствол могучего дерева. И по какой-то причине подобная метаморфоза меня уже не удивляет. Я провожу ладонью по шершавой коре, двигая ладонь сверху вниз, а затем в противоположном направлении.

Позади меня звучат какие-то голоса, и они принадлежат точно не руководителям Академии Игр. Эти голоса, точно музыка, что рождается благодаря искусным и талантливым мастерам, и инструментам в их руках. Также вплетено в них и многое другое. Слух воспринимает отдельные слова и речь в целом, а разум в этот самый момент наполняется журчанием ручья, окутывается лёгкой влажной дымкой, какая бывает только рядом с водопадами.

Но и это не всё. Отдельные звуки напоминают многоголосое щебетание различных птиц, высокое и низкое, звонкое и приглушённое одновременно. А где-то на краю слуха едва слышимый перезвон колокольчиков сливается с шумом листвы на ветру.

Я медленно оборачиваюсь, боясь спугнуть эту удивительную симфонию. Мой взор охватывает обширные лесные просторы, но это не просто лес. Такой природы я не видел ещё ни разу в жизни, и мнится мне, что подобного не доводилось видеть никому из тех, кто ныне населяет Обозримые Земли.

Массивные тела деревьев, чьи стволы в объёме не меньше трёх-четырёх обхватов, а вершины возносятся к облакам, соседствуют с карликовыми деревцами и растениями, обладающими невероятной симметрией и грацией. Большие, достающие мне до колена грибы имеют ярко-фиолетовые шляпки, а рядом по густой траве стелятся причудливого вида карликовые лианы.

Но главная особенность этого причудливого леса, то, что будоражит воображение своей невероятностью – это его свечение. Цвет молодой листвы заполняет собой всё обозримое пространство. Невозможно определить его источник, потому что, кажется, будто светится саам воздух. А может так всё и есть на самом деле?

Божественно красивая речь не смолкает, и вскоре я понимаю, что неизвестный вовсе не разговаривает. Он, а точнее она, поёт.

Осторожно, словно каждый мой неверный шаг может растоптать величие этого места, я иду вдоль высоких деревьев, ориентируясь на звуки песни. Вскоре я выхожу на небольшую поляну, границы которой чётко определены несколькими деревьями, чей внешний вид резко отличается от остальных. Их ствол извивается подобно змее, а листья напоминают змеиный же раздвоенный язык.

В центре поляны на большом камне, торчащем из земли и поросшим зелёным ковром мха, сидит невысокая девушка. Её тонкое хрупкое тельце скрывает изумрудного цвета платье, расшитое белоснежными сверкающими каменьями. Девушка держит сложенные в молитвенном жесте руки перед своим лицом и поёт, а её удивительный голос разносится по всему лесу.