Марина Дяченко - Шрам

Наконец, воробей – или кто он там был – закончил купание и, так и не почтив своим вниманием деликатную Торию, вспорхнул на выступающую из стены балку – сушиться. Тория переложила ручку корзинки из одной ладони в другую, спокойно и дружески кивнула мокрой птице и продолжила свой путь.

Возвращаясь с рынка на другой день, Тория у самого парадного входа ухитрилась-таки налететь на вольнослушателя Солля.

Корзина подверглась серьезной опасности и наверняка пострадала бы, если б Солль не подхватил ее обеими руками. Оба испугались неожиданной встречи и некоторое время молча глядели друг на друга.

Тория не могла не признаться себе, что Эгерт, в который раз, удивляет ее. С ним снова произошла, по-видимому, перемена – лицо со шрамом по-прежнему оставалось изможденным и невеселым, но из глаз исчезло то затравленное выражение, которое Тория давно привыкла видеть и научилась презирать. Теперь это были просто усталые человеческие глаза.

В последнее время Тория слишком часто ловила себя на мыслях о Солле. Думать о нем она считала неприличным, однако избежать размышлений тоже оказалось невозможным: слишком поразил он ее тогда, в библиотеке, поразил не столько способностью ощущать ее боль, сколько признанием своей вины, немыслимым, по ее мнению, в устах убийцы. Сама того не сознавая, она хотела теперь увидеть его снова и разглядеть повнимательнее: что же, он действительно осознал свою низость? Или это всего лишь уловка, жалкая попытка вызвать сочувствие и заслужить смягчение приговора?

– Отдайте-ка корзинку, – сказала она сухо. Никакие другие слова в этот момент не шли ей на язык.

Солль покорно протянул ей свою добычу – качнулись зеленые перья пышной связки лука, свешивающиеся за край корзинки. Из луковых зарослей выглянуло горлышко винной бутылки и тугой круглый бок золотого сыра.

Ухватив корзинку за круглую ручку, Тория проследовала по коридору дальше – ноша оттягивала плечо, и, чтобы сохранить равновесие, ей приходилось балансировать свободной, выброшенной в сторону рукой.

Она как раз успела дойти до угла, когда за спиной ее послышалось хриплое, неуверенное:

– Может быть… Помочь?

Она не сразу, но остановилась. Бросила, не оборачиваясь:

– Что-что?

Солль повторил – удрученно, уже предчувствуя отказ:

– Помочь… Вам ведь… тяжело.

Тория некоторое время стояла в замешательстве; на кончике языка у нее вертелась привычная резкость – но она не дала ей воли. В который раз и совсем некстати ей вспомнился тяжелый том, с размаху бьющий по бледному вытянутому лицу, по щеке со шрамом, по окровавленным губам… Тогда у нее долго ныла рука и ныло сердце, будто пнула ни за что ни про что бродячую собаку.

– Помогите, – сказала она с показным равнодушием.

Солль не сразу понял, а поняв, не сразу подошел – будто боялся, что она опять его ударит. Тория досадливо хмурилась и смотрела в сторону.

Корзинка снова перешла из рук в руки; молчаливой процессией оба двинулись дальше – Тория впереди, Солль за ней. Без единого слова прошествовали через дворик в хозяйственную пристройку; в пустой кухне Тория царственным движением приняла корзинку и водрузила на стол.

Соллю самое время было повернуться и уйти – но он замешкался. Ждал, возможно, что она его поблагодарит?

– Спасибо, – уронила Тория. Солль вздохнул, и она вдруг спросила неожиданно для себя:

– А раньше, значит, вы вовсе не чувствовали… чужой боли?

Эгерт молчал.

– И правда, – сама себе пояснила Тория, – если б вы это чувствовали… То не могли бы просто так всаживать шпагу в живого человека, верно?

Она тут же пожалела о своих словах – но Солль только устало кивнул. Подтвердил безучастно:

– Не мог бы…

Из корзинки извлечены были лук, связка моркови и пучок петрушки. Эгерт завороженно следил, как вслед за этим на свет появляются сдобная булка с маком, желтое сливочное масло и горшочек со сметаной.

– А теперь, – все так же безжалостно продолжала Тория, – сейчас, сию секунду… Вы способны это чувствовать?

– Нет, – отозвался Эгерт глухо. – Если бы… это… случалось постоянно, я бы сошел с ума, так и не дождавшись встречи со Скитальцем…

– Только сумасшедший может желать встретиться со Скитальцем, – отрезала Тория и снова пожалела о сказанном, потому что Солль вдруг побледнел:

– Почему?

Тория сама не рада была такому повороту разговора, и поэтому свежий сыр, завернутый в тряпицу, был брошен на стол с некоторым раздражением:

– Почему… Вы хоть что-нибудь о нем знаете?

Эгерт медленно провел рукой по шраму:

– Вот… Этого знания достаточно?

Тория осеклась, не находя, что ответить. Эгерт смотрел на нее, впервые смотрел, не отводя глаз – печально и чуть виновато, и этот взгляд смутил ее. Чтобы скрыть замешательство, она бездумно откусила кусок сдобной булки.

Солль – или ей показалось? – проглотил слюну и отвернулся. Тогда, обрадованная, что может загладить собственную неловкость, она поинтересовалась, обирая с губ белые крошки:

– Вы есть хотите, что ли?

Раньше ей почему-то в голову не могло прийти, что, обитая во флигеле, он ест один раз в сутки – когда добрая женщина, нанявшаяся носить обеды, доставляет ему свою стряпню. Несколько смущенная этим открытием, она, поколебавшись, протянула ему кусок булки с маком:

– Возьмите… Ешьте.

Он покачал головой. Спросил, глядя в сторону:

– А вы… что вы знаете о Скитальце?

– Возьмите булку, – сказала она непреклонно.

Он несколько секунд смотрел на пышный, роняющий сдобные крошки кусок; потом решился протянуть руку – и на миг коснулся пальцев Тории.

Оба испытали мгновенную неловкость. Тория с нарочитой деловитостью принялась разбирать покупки, а Эгерт, не сразу опомнившись, вонзил в булку белые зубы.

Тория смотрела, как он ест; в секунду уничтожив и мякоть, и усыпанную маком корочку, он благодарно кивнул:

– Спасибо… Вы… очень любезны.

Она насмешливо оттопырила губу – надо же, какой вежливый молодой человек. Солль снова взглянул ей прямо в глаза:

– Так вы… Разве вы совсем ничего не знаете о Скитальце?

Вытащив из ящика длинный кухонный нож, она сосредоточенно попробовала пальцем, не затупилось ли лезвие. Поинтересовалась небрежно:

– Разве вы не говорили об этом с моим отцом? Если кому-нибудь в мире что-нибудь известно об этом вашем знакомом… Так это отцу, верно?

Эгерт грустно пожал плечами:

– Да… Только ведь я очень мало понимаю из того, что говорит господин декан.

Тория удивилась его откровенности. Несколько раз провела по лезвию ножа старым истертым точилом; сказала, уязвленная собственным благодушием:

– Неудивительно… Вы, вероятно, потратили слишком много времени на уроки фехтования? Вы прочитали хоть одну книжку, кроме букваря?