Марина Дяченко - Шрам

Тория улыбнулась своему воспоминанию:

– Правда…

В мутное окно забарабанил дождь.

…Всякий раз, когда Тория являлась домой с очередной дырой на чулке, мать, молча покачав головой, доставала с полки коробочку с рукодельем. Тория жадно заглядывала в ее таинственные недра – из путаницы шерстяных и шелковых ниток там выглядывали, как чьи-то глаза, блестящие перламутровые пуговицы. Мать извлекала из подушечки иголку и принималась за дело, время от времени перекусывая нитку острыми белыми зубами. Вскоре на месте безобразной дырищи появлялся красный в черную крапинку жучок; новые чулки Тории уже через несколько недель бывали расшиты жучками, целым выводком красных жучков, маленьких и больших – ей нравилось воображать, как они оживают, ползают по коленкам и щекочут их лапами…

А что, если б мать осталась жива? Если бы отец не выпустил ее тогда, запер, завалил дверь, замкнул заклинанием?

Много лет отец и дочь провели вместе, и за все это время она не помнит рядом с ним больше ни одной женщины. Ни одной.

…Башня Лаш разразилась горестным воем. Тория досадливо поморщилась – и тут же нахмурилась, увидев, как переменился в лице Солль. Нелегко, должно быть, жить в вечном страхе.

– Ничего, – сказала она бодро. – Не слушайте… не слушай. В эти бредни об окончании времен верят только гробовщики… Надеются заработать, – она усмехнулась своей неуклюжей шутке, но Эгерт не повеселел – между бровей у него темнела страдальческая складка.

Звук повторился – еще заунывнее, с истерическим надрывом. Тория увидела, как у Солля начинают трястись губы; передернувшись, он поспешил отвернуться. Минуту или две в тягостном молчании Эгерт пытался взять себя в руки – и Тория, которой тоже было неловко, оказалась свидетелем молчаливой борьбы.

Некоторое время она решала, следует ли ей деликатно удалиться или, наоборот, сделать вид, что ничего не происходит. Башня, наконец, замолкла – но Эгерта бил озноб, и прыгающую щеку приходилось придерживать рукой. Не говоря ни слова, Тория вышла в коридор, наполнила железную кружку из бака с водой и принесла Соллю.

Он выпил – и закашлялся; бледное лицо его налилось кровью, на глаза навернулись слезы. Желая помочь, Тория раз или два хлопнула его по спине – рубашка была мокрая, будто из корыта прачки.

– Все будет хорошо, – пробормотала она, смутившись. – Послушай… Не будет никакого Окончания Времен. Не бойся…

Тогда он перевел дыхание – и вдруг рассказал ей все. Про Фагирру, про Магистра, про обряд в Башне, про обещания и угрозы, про тайное поручение… Тория выслушала до конца, не перебив ни единым словом; добравшись до последней встречи с переодетым плащеносцем, Солль замолчал.

– Это все? – Тория заглянула ему в глаза.

– Все, – он отвернулся.

Несколько минут прошло в молчании.

– Ты мне не доверяешь? – спросила Тория тихо. Он усмехнулся: странный вопрос после всего, что было сказано!

– Говорить, так до конца, – Тория нахмурилась.

Тогда он рассказал и про отравленный стилет.

Последующее молчание длилось минут десять; наконец, Тория подняла голову:

– И… ты так ничего ему и не сказал?

– Я ничего не знаю, – устало пояснил Солль. – А если б знал – так и доложил бы за милую душу…

– Нет, – сказала Тория, будто удивленная самой возможностью такого поворота событий. – Нет… Ты не сказал бы, – тут ее голос потерял уверенность.

– Ты же видишь, что со мной делается, – проронил Эгерт досадливо. – Это… уже не я. Это какое-то гадкое трусливое животное…

– А ты можешь… попробовать преодолеть? – спросила Тория осторожно. – Взять и… не бояться?

– Попробуй взять и не мигать, – Эгерт пожал плечами.

Тория попробовала. Некоторое время она мужественно смотрела в окно широко распахнутыми глазами – будто играя в гляделки; потом веки ее дернулись и, не слушая приказа разума, моргнули.

– Вот видишь, – Эгерт уставился в пол. – Я раб… Я полностью раб заклятия. Все думаю – что в моей душе первое, что последнее… И кто это спросит пять раз, чтобы пять раз ответить – «да»…

Тория потерла висок – совсем как отец:

– Не могу поверить… А если тебя заставят делать… Что-то ну совсем уж невозможное? Ты не сможешь воспротивиться?

Эгерт криво улыбнулся:

– Если приставят кинжал к горлу…

– Но… ты же… не подлец? – пробормотала она неуверенно.

Он помолчал. На мокром университетском дворике торжественно, как бургомистр, разгуливал огромный наглый ворон.

Эгерт выдохнул, будто отправляясь на эшафот – и, запинаясь, рассказал про девушку в дилижансе и разбойников, остановивших экипаж на большой дороге.

Последовало новое молчание; Эгерт ждал, что Тория попросту встанет и уйдет – но она не спешила.

– А если бы, – спросила она наконец, и голос ее дрогнул, – если бы там… была… я?

Солль закрыл лицо руками.

Тория долго смотрела на беспорядочно спутанные волны светлых волос, на атлетически широкие, но опущенные и вздрагивающие, как у ребенка, плечи; потом взяла да и положила на одно из них узкую ладонь.

Эгерт замер. Тория проговорила как можно убедительнее:

– Ты же не отвечаешь… За свои поступки. Ты просто болен… И нужно раздобыть лекарство. И мы раздобудем…

Она говорила через силу, как врач, убеждающий умирающего, покрытого язвами больного в скором выздоровлении. Напряженное плечо дрогнуло под ее рукой, будто чуть-чуть расслабляясь; изменение это было едва уловимым, но в следующую секунду Тория ощутила всю сумятицу Соллевых чувств – и надежду, и благодарность, и желание верить. Тогда, удерживая руку на теплом плече, она пожелала с внезапно проснувшимся состраданием, чтобы ее вымученные слова оказались правдой.

С треском распахнулась дверь – прижав к боку пару растрепанных книжек, к комнату ворвался широко ухмыляющийся Лис.

Сощуренные глаза цвета меда остановились на Эгерте, понурившимся на краю кровати, на Тории, чья рука лежала на плече у Солля; несколько мгновений ничего не происходило, а потом скуластое лицо Гаэтана вмиг уподобилось куску сыра: округлились, как сливы, глаза, круглой дырой распахнулся рот, и, пробормотав некие невнятные извинения, Лис выскочил прочь, даже не пытаясь подобрать вывалившиеся на пол книги.

Тория на убрала руку. Дождавшись, пока топот Гаэтана стихнет в коридоре, сказала серьезно:

– Я вот что думаю… Заклятье будет снято, если ты попадешь в безвыходную ситуацию – и победишь… «Путь будет пройден до конца» – разве Скиталец говорил не об этом?

Эгерт не ответил.

Спустя несколько дней дожди сменились ровной ясной погодой – щурясь на остывающее осеннее солнышко, горожане несколько повеселели. «Времена-то и не думают кончаться, – говорили друг другу соседи, выбираясь по утрам на крылечко, – наоборот… Разгулялись времена-то…»