Марина Дяченко - Преемник

скорее. но не оборачивайся. сделав шаг, не оборачивайся, только вперед. ступай И он ступил. Под тяжестью его доска напряглась, как натянутый лук.

не оборачивайся Вот так. И жил мальчик, и был он счастлив… А у порога его дома… Милый, симпатичный щенок посреди стужи нашел в сугробе окоченевший кошачий труп… Он думал, это игрушка. И он играл…

Море любви. И вот тебя вышвырнуло на камень, потому что ты не дельфин, а крыса… Сдохни.

Или вот, груда мусора, и на краю какого-то ящика – высохшая роза. Черной головой вниз, сухими шипами в растопырку, со стеблем толстым, как трость… При чем?

Солнце, красное, как колесо. Мать возвращается домой, и солнце лежит у нее на голове, будто красный поднос. Тонкие руки, тонкие пальцы, белые и холодные, запах зимы и свежести, и – «погоди, простудишься, я с мороза»…

А там щенок играет кошачьим трупом. И долго, долго будет играть… Но я не увижу. Окно в изморози…

Свечку задули… Да, я помню. Имя – как звук капели. Полустертый грим на щеках… Я буду носиться над землей, я буду Тем, Кто Пришел Извне – но тебя я буду помнить, и каждая погасшая свечка вернет мне твой запах. Я буду специально гасить их, буду задувать костры и пожарища – но и ты все сказала, разве не так?.. Я не в силах изменить то, в чем ты упрекнула меня. Я вообще ничего не в силах изменить…

дверь Ого, еще как в силах. Одна большая измена… или перемена. Одно и то же. Изменивший… Изменяющий… Небо, сохрани мой разум. Ты, Сила, помоги мне…

дверь!

А ты, сестренка – ты не поймешь меня. Ты слишком мала… Оставайся такой. Как бы я хотел быть таким, как ты… Твоим братом, но близнецом. И вечные пять лет…

Последний шаг. Так близко… Исполинский ржавый засов льнет к рукам. А там, за Дверью…

это я. это я жду тебя. это ты ждешь себя обновленного, себя настоящего. ну.

Скопище короедов в теле этой двери.

Хочу послушать, как скрипят твои петли.

…И Алана тоже чувствовала – а потому была непривычно тиха и покладиста; все мы сидели, плотно прижавшись друг к другу.

Скиталец стоял к нам спиной – а его обнаженная шпага лежала на полу, будто стрелка башенных часов.

Последние минуты.

Прерывисто вздохнула Тория.

О чем он подумает в тот момент? Прежде чем стать чудовищем? О чем вспомнит, и вспомнит ли вообще? И о чем подумаю я, когда мир накренится, как шахматная доска за миг до падения?

Я смотрела на его лицо будто с высоты птичьего полета. Пологие холмы, два серых озера и запах дыма… И я оставила все, что любила, да так и не дождалась прощения…

Шпага Скитальца вздрогнула на полу – или мне показалось? Дернулась в моей руке ладонь Аланы; Скиталец наступил ногой на клинок.

Что-то глухо проговорила Тория; мне почудилось имя Луаяна.

Темное напряжение. Неведомым мне образом высокий старик искал в паутине времен и пространств одного-единственного человека; этот труд был тяжел. Все мы ощущали каторжные усилия Скитальца; вслед за ним и я напряглась, потянулась, желая помочь, принять на себя часть… ноши… руза… впрячься в эту лямку, ощутить плечи Эгерта и Тории, увидеть впереди прыгающий хвостик бегущей Аланы…

Секунды тянулись, как резиновый жгут.

– Зовите, – проронил Скиталец сквозь зубы. – Зовите его… Ибо он уже в пути. Он в преддверии. Зовите же!!

Молчаливое мгновение тянулось долго, будто всех нас поместили на картину, и мы сидим безмолвные, как на парадном портрете, и только губы Эгерта…

– Луар! – громко крикнула Алана, и ее крик отозвался во мне эхом, как в пустом огромном зале. – Луа-ар!

И снизошла темнота.

Моего мужа не вернуть. Никогда… Ибо Тот, Кто Извне, не оставит в нем ни капли человеческого… Или – ужасная смерть. Гибель Луара против гибели мира…

…Мне плевать на мир. Но ты – ты должен остаться прежним. Я… аким, какой ты есть. Чтобы ты жил, но… не становись Им! Я не могу выбирать… Я хочу от тебя… пусть он будет внуком Фагирры – мне плевать, но не… Луар, услышь. Услышь…

Твое дыхание. Дыхание бесконечно усталого и счастливого человека. И моя гордость – а ведь я тебя спасла…

Спасла?!

И тогда все, что родилось во мне, сплелось в мучительный горячий клубок.

Слепая пленка, разделявшая нас с Луаром. Пленка, залепившая глаза. Пелена времен и расстояний, Дверь на ржавом засове, но то, что во мне, рвется, прорывается, как трава сквозь камень, как птенец из скорлупы, нет ничего сильнее жизни, а моя жизнь – это…

…Они ворвались ко мне в сознание, как врывается ветер в распахнутое окно. Мысли Тории казались синими, горы темно-синих волн, силой и волей своей сравнимых с океанскими. В душе Эгерта жило красно-желтое, с черными впадинами месиво. Горячее и больное желание – умереть за другого и тем самым вернуть его… Алана чувствовала зеленым и теплым, она хотела смотреть и касаться, ощущать руки на плечах – и еще какой-то пруд, кораблик на воде, белые гуси…

…Я помню, как твое сердце билось внутри меня. Оглянись.

Струйки теплого молока брызжут, стекают на дно стакана… пополам с кровью. Как клубника со сметаной. Растрескавшиеся соски и ежедневная боль – почему ты снова не допил, ведь грудь еще полна?.. Потеки молока на полу… Закрываются глаза. И падает тяжелая голова, опрокидывая стакан с белым молочным донцем… Сколько еще сцеживать. Спи.

Все, что я помню о тебе, все, что я знаю о тебе, все, что я о тебе чувствую, – во мне, как плод, навеки. Никакой кровавый инструмент не избавит меня, мальчик, от этого сгустка. И я зову – оглянись.

…Отец Луаян. Смилуйся над нами. Приди из холма, где стережешь Мор… Приди из-под стального крыла, закрывшего тебя от солнца… Приди, пощади своего внука. Своего внука…

…Оглянись. Ты, который стоит между мной и моей смертью. Ты, который не носит в себе моей крови. Мой сын. Я много раз умирал за тебя – смогу и еще. Я предавал тебя – но есть черта, за которой и предательства бессильны. Я готов принять на себя все твои шрамы – только оглянись, сынок…

…Очень большая горькая чаша. Ничего, он пивал кое-что погорше… За всю его жизнь сладкого было всего ничего. Какие-то форели в светлой речке, какие-то муравьиные сражения на горячем белом песке, чьи-то руки на глазах, чьи-то губы…

Она ждет. Она на пороге.

Всю жизнь его награждали ни за что и ни за что наказывали… От него ждали не того, что получалось потом. После давних потрясений его жизни текли, переливаясь одна в одну, без неожиданностей, ровно, как ухоженная дорога… Жизни, потому что их было, кажется, несколько, он сбился со счета еще в первый раз… А теперь, возможно, наступает конец…

…Я червяк. Мокрица. Ларт, помоги…

Теперь тот, другой, мальчик с похожим именем стоит на извечном кольце… Он изберет свой путь, кольцо изменит форму, мир изменится либо погибнет…