Марина Дяченко - Авантюрист

Еще днем миновали небольшое селение, а потом хутор, быстро темнело, небо затянулось тучами, ветер пробирался, кажется, под самые ребра. Лошади еле переставляли ноги, а Бариан бранился почем зря на статного красавца Муху. Всем понемногу становилось ясно, что, если не найдется хоть сараюшки среди поля – труппе мерзнуть и пропадать; толстяк Фантин бормотал, будто оправдываясь, что должно здесь быть селение, и немаленькое, он эту дорогу помнит, не замело же, в самом деле, снегом по самые дымари…

Алана прижалась ко мне, и я почувствовал, что она дрожит. УЖ лучше бы она оставалась в апатии: отчаяние и страх – вовсе не те чувства, ради которых стоит изменять спокойному безразличию. Как бы то ни было, но за помощью Алана кинулась к мужу, а в трудные времена муж и обязан быть мужественным, как статуя.

Я взял ее на руки. Начиналась метель; стиснув зубы, я вообразил себе Чонотакса Оро, сидящего в четырех стенах и слушающего вой ветра за окном. Дирижирующего этим ветром…

В тот самый момент, как я уверился в магическом происхождении постигшей нас неприятности – в это самое мгновение поселок обнаружился прямо перед нашими носами, выглянул из под снега редкими огнями, поднял белые скаты крыш, отозвался собачьим лаем.

У всех сразу же улучшилось настроение; не надеясь собрать публику в такую погоду, Бариан повернул прямо к постоялому двору, и, ввалившись с мороза в тепло, мы оглушены были грохотом, звоном посуды и утробным хохотом трех десятков глоток.

Распугивая постояльцев и слуг, в трактире пировали местный князек с вооруженной свитой. Молодцы были все как один красноморды, бесшабашны и уже здорово пьяны; появление комедиантов вызвало новый приступ веселья, сам князек, тощий молокосос в шелках и бархате, вылез из-за стола, чтобы поближе разглядеть новоприбывшее диво. Бариан испугался.

Я видел, как дергается жилка у него на виске, как нервно подрагивают губы, в то время как он спокойным ровным голосом объясняет молокососу, что да, это труппа бродячих комедиантов, да, чтобы веселить народ, да, но сегодня спектакля не будет – метель…

Князек хватил кулаком по столу. На удивление крепкий был кулак – только столешница жалобно охнула; пьяный молокосос желал развлечений. Прямо сейчас. Не сходя с этого места.Бариан побледнел сильнее. За спиной у него плотной группкой стояли хмурый Муха, зловещий Фантин, перепуганная героиня Динка, Алана в низко надвинутом капюшоне и обнимающая ее Танталь; я механически потянулся за шпагой – и схватил пустоту. Комедианты оружия не носят.

Теперь князек улыбался; улыбка у него была мерзкая, но он обещал «господам шутам» выпивку, ужин и деньги. Если только молодцам – красноречивый взгляд на выводок головорезов – представление придется по душе…

Собственно говоря, всего то и дел было – захватить князька в захват и приставить к тощему горлу его, молокососа, собственную шпагу. И ждать, пока красно-мордыс кинут оружие…

Если только они сообразят, что надо кинуть. Если только их пьяные головы способны верно оценить ситуацию; возможно, кто-то из них и сам бы князька подрезал – случилась бы только возможность…

А здесь, между прочим, Танталь и Алана. И я поклялся оберегать каждый волос с их головы… Ишь ты, как пригодилась клятва.

Бариан сглотнул. Обвел взглядом хохочущие пьяные рожи, обернулся к своим; я видел, как сузились в ответ на его взгляд темные глаза Танталь.

– Господа, нам необходимы приготовления, – сказал Бариан хрипло, с недостойной суетливостью в голосе. – Если вы желаете… представления… то нам надо освободить вон тот угол. Все столы – сюда… Там будет сцена…

Красномордым не хотелось таскать столы, но окрик молокососа сделал свое дело; возбужденно грохоча мебелью, кидая стулья и пугая тем самым беднягу-хозяина, эти будущие зрители радостно предвкушали обещанное зрелище. В основном их интересовало, будут ли голые бабы, и от взглядов, кидаемых в сторону Аланы и Танталь, мне делалось муторно.

Пользуясь суматохой, я сходил к повозкам и прихватил свой кинжал. Нацепить шпагу – нарываться на скандал, ходить без оружия – полная глупость. Кинжал укрылся под одеждой; прикусив губу, я ждал, как повернутся события.

Муха торопливо навесил в углу занавес; Бариан и Фантин с натужным кряхтением перетащили в загородку сундук. Героиня Динка нервничала, перебирая костюмы; публика пила, горланила, требовала поторопиться и покрывала пол замысловатым узором плевков.

Мне нельзя было оставаться за занавеской – там и без того было тесно; Алана, скрючившись, сидела в углу, но ей выходить наружу было попросту опасно. Танталь смотрела, как лихорадочно переодеваются Фантин и Муха, и губы ее почему-то шевелились; я успел поймать отчаянный взгляд Бариана, обращенный в пространство. Бариан предчувствовал провал, я тоже его предчувствовал, и кинжал казался мне бесполезной игрушкой. Возможно, я и перебью тридцать пьяных головорезов – но уж после этого защитить Алану будет некому.

И, уже задергивая за собой занавеску, я успел услышать сдавленный шепот Танталь:

– Давай!!

Я сел у стенки, на край стола. От зрителей несло перегаром, потом, лошадьми; меня добродушно хлопнули по плечу и спросили, а чего это я не фиглярничаю вместе со всеми. Я многозначительно подмигнул: всему, мол, свое время…

– Фарс о Трире-простаке! – объявил Муха. Кто-то хлопнул в ладоши, кто-то на кого-то цыкнул, в относительной тишине из-за занавески выбрался Бариан с ватным животом и нарочито глупой рожей. Испуганно звякнула лютня.

Бариан спел о том, что он, Трир, возвращается с ярмарки, где удачно продал корову, припевом песенки служили позвякивания монет в кармане. Головорезы хмыкали; за песенкой последовал незамысловатый танец, кто-то из головорезов запустил в Бариана обглоданной костью – но тот, по счастью, увернулся.

Зрители оживились. Все, подумал я, холодея. Дальнейшее представление сведется к игре «А ну-ка попади». Вот уже несколько рук выловили в тарелках каждая по кости, бедный Бариан, сейчас начнется…

Из-за занавески вынырнула согбенная старуха – в капюшоне, низко надвинутом на лицо, с седыми космами, выбивающимися из-под плаща; я разинул рот. Я точно помнил, что никакой старухи за занавеской не было!

Краснолицые, хоть как ни пьяны были, но тоже об этом помнили; кто-то удивленно икнул.

Старуха пробежалась туда-сюда, как бы высматривая Бариана и все никак не решаясь подойти; я потрясенно смотрел, как она суетится и приседает. Повадки у старухи были такие естественные и вместе с тем такие потешные, что головорезы, раздумав швыряться костями, притихли и захихикали; я лихорадочно соображал, кто прячется под плащом. «Фарс о Трире-простаке» на моей памяти не играли; героиня Динка на роль старухи никак не годилась. Муха выше ростом и шире в плечах, а Фантин…