Марина Дяченко - Авантюрист

– Ми-ира! Ки-инда!

В зал вбежали две служанки – девчонка и толстуха, обе перепуганные, а может быть, изображающие испуг; хозяин воздевал над головой нечистый палец, словно это был карающий жезл:

– Эт-то что такое? Эт-то кто убирал, я спрашиваю?! Служанки переглянулись; хозяин ухватил свободной рукой толстуху за шиворот и ткнул носом в столешницу, достаточно сильно ткнул, толстуха ойкнула и, отскочив, жалобно захныкала:

– Это не я… это Мира…

– Эт-то что такое?! – снова взревел трактирщик и ухватил за воротник вертлявую Миру. Вот тут-то оно и случилось.

Девчонка, привычная, по видимому, к таким воспитательным процедурам, сама сделала шаг к столу, ожидая, пока ее ткнут мордой; она даже нагнулась, как бы продолжая движение хозяина – и тут только обнаружила, что никто ее не держит. Рука хозяина соскользнула, с ее воротника, так и не успев совершить насилия.

Трактирщик ничего не понял. Разозлился пуще прежнего и сделал новую попытку – с тем же результатам; Мира хлопала глазами, не понимая, с чего это хозяин ее щадит. Толстая Кинда занималась только собственным ушибленным носом; рядом со мной тихонько охнула Танталь.

Я сбежал вниз, прыгая через три ступеньки. Прежде чем хозяин успел вкатить обратно выкатившиеся от удивления глаза, я поймал Миру за руку и прошипел в перепуганное лицо:

– Отдай. Убью.

Девчонка безропотно подчинилась; рука ее нырнула куда-то за корсет, и спустя секунду булавка Дамира легла ко мне в ладонь.

– Мерзавка, – сказал я нежно.

В этот момент трактирщик опомнился. Возможно, меня он вообще не заметил – во всяком случае, не понял, что произошло; его собственная служанка впервые в жизни отказалась ему повиноваться, и стерпеть это было никак невозможно. Разъяренный, он сгреб девчонку за шиворот – на этот раз с успехом, и двинул о стол так, что столешница охнула, а у Миры перехватило дыхание. На кокетливый передничек закапала кровь из разбитого носа.

– Я т-тебе!..

Вероятно, хозяин продолжал бы экзекуцию, если бы моя рука не опустилась к нему на плечо. Опустилась вроде бы небрежно – и вместе с тем тяжело:

– Я не потерплю, чтобы в моем присутствии били женщину.

Хозяин побледнел, я развернулся, поднялся к Танталь, по-прежнему стоявшей на лестничной клетке, и сухо сообщил, глядя в округлившиеся глаза:

– Едем.

Погода стояла – как в зимней сказке; вчерашняя метель выбелила дорогу, сегодняшнее солнце дробилось на ребрах слежавшихся снежинок, играло на гранях мельчайших ледяных кристаллов, так что больно было глазам. Лошадям приходилось нелегко; Бариан, Фантин и Муха то и дело подталкивали то одну, то другую повозку, и под настроение я помогал им тоже, и они косились на меня сперва с удивлением, а потом и уважительно: играть на сцене я не умею, но силой со мной не мог сравниться даже молодой здоровенный Муха.

– Чем власть отличается от силы?

Я говорил вполголоса – мне не хотелось, чтобы наш разговор слышала едущая в повозке Алана.

Танталь перевела дыхание – путь по снегу давался ей не так легко.

– Власть, – пробормотал я, щурясь от снежного света, – Хозяин имеет власть над служанкой. Чонотакс имеет магическую власть… над нами обоими. Надо полагать, от разбойника, обладающего одной только грубой силой, эта серебряная штука не защитит?

Танталь подозрительно оглядела придорожные кусты, будто ожидая, что в подтверждение моим словам из-за каждой веточки вынырнет по разбойнику.

– Когда твои ребята накинулись на меня со шпагами, – продолжал я рассуждать вполголоса, – у них опять-таки не было власти, одна только сила… Танталь, где сила переходит во власть? А?

Моя собеседница молчала. Я погладил булавку, занявшую прочное место у меня на рукаве.

– Танталь… я понимаю, зачем тебе понадобилось это приключение. Не столько спрятаться от Черно, сколько…

Она так на меня взглянула, что осекся. Но долго молчать не стал:

– Сама подумай… Есть ли хоть какой-нибудь смысл, что мы бредем вот так… как комедианты? Мне бы не хотелось, чтобы Алана…

Мы одновременно оглянулись на повозку с плотно прикрытым пологом.

– Это дорога, – сказала Танталь жестко. – С комедиантами ты едешь или один, в собственной карете… Это зима. В любом случае… Да, вооруженная охрана пришлась бы кстати.

Я хмыкнул. Кто приструнил вчера похотливого молокососа? Кто вернул потерянную булавку? «Вооруженная охрана»?!

– Как ты думаешь… Черно нас выследил? Вчерашняя, например, метель?

– Зимой иногда случаются и метели, – отозвалась Танталь нехотя. – Вот если бы расцвела калина – я удивилась бы…

Мы брели по огромной равнине, заключенной в кольцо горизонта. Небо накрывало нас синим сверкающим колпаком.

Миновала неделя, и догадка моя, испуганная догадка, которой я не решался поделиться даже с Аланой, перешла в полнокровную надежду. Комедианты тихо удивлялись моей беспричинной веселости; я готов был, кажется, даже выйти на сцену. Что-нибудь такое сплясать или спеть. Или пройтись с морковкой, как это делал Муха, у меня получилось бы не хуже, тем более что за время путешествия я успел запомнить не только Мухину проходку, но и все роли Бариана, Фантина и Динки.

Танталь, как ни упрашивал ее предводитель, больше на сцену не поднималась. Динка тихо радовалась и старалась вовсю; надо сказать, что и она была неплоха, в особенности в трагедийных ролях. Я до сих пор верил бы, что так работают все лучшие комедиантки – если бы не тот, единственный, выход Танталь…

Не знаю, была ли эта встреча случайна, или Чонотакс Оро приложил к этой случайности свою длинную руку. Мне так и не довелось этого узнать, но однажды вечером, пока во дворе трактира разворачивалось представление, я, благодушный, зашел в тепло и спросил кувшин вина.

Служанка, подавшая мне выпить, казалась несчастной и изможденной. Уже расплачиваясь, я невольно взглянул ей в лицо – и не поверил глазам. Прошло чуть больше полугода; женщина, походившая прежде на тугое яблоко, смахивала теперь на помятый моченый помидор. Странно, что она не узнала меня сразу же; в какой-то момент я испугался, что и сам трагически изменился за эти полгода – но почти срезу же понял, что бедная женщина попросту не смотрит на лица посетителей. Испуганно опускает глаза.

– Тиса, – позвал я негромко.

Тиса Матрасница содрогнулась. Встретилась со Мной глазами; побледнела и закусила губу.

– Несладко? – спросил я одними губами. Она отвернулась:

– Так и вам… несладко, думаю. Про разбойника-то слыхали… что с ним сделалось. В нужнике, говорят, утонул…

– А мне сказали – в луже, – сказал я разочарованно. Она всхлипнула; мне потребовалось несколько секунд, чтобы принять решение.