Марина Дяченко - Авантюрист

Старуха заговорила.

У нее был надтреснутый, вкрадчивый голосок прожженной старой стервы. Она явно собралась надуть бедного Трира – а к этому времени я поверил, что лицедея Бариана действительно так зовут. Она казалась воплощением всех на свете плутов – нахалка, мерзавка, обманщица. Она сперва высмеяла Трира, подбивая его похвалиться выручкой, а потом взялась считать деньги, да так, что всем сразу же стало ясно – Трир-простак погиб и пропал.

– Надули тебя, паря! Как есть надули, ты говоришь, десять, а тут восемь всего, глянь!

Простак затравленно хлопал ресницами. Старуха пересыпала деньги из одной ладони Трира в другую, загибала его пальцы, под каждый подкладывая по монетке, и денежек было уже пять; головорезы зачаровано притихли. Не каждый день встречаешься с таким красивым, таким талантливым мошенничеством.

– Четыре, – выдохнул Трир, тупо глядя на содержимое собственной горсти. Ожесточенно потер глаза рукавом, вытаращился снова. Я в жизни не видывал более потешной рожи.

– Да где же четыре, когда три монетки всего! Сочти хорошенько, растяпа!

Не сводя с мошенницы глаз, простак судорожно ощупывал все свои карманы – как будто монеты, издеваясь над ним, тараканами расползлись по одежде; старуха сохраняла хладнокровие. Она, похоже, и сама сочувствовала незадачливому Триру.

Первым захохотал тот самый увалень, которых хлопал меня по плечу. Смех его был под стать фарсу – с каким-то поросячьим повизгиванием в конце каждой рулады. Парень выступил солистом, потому что, заслышав этот смех, краснолицые заглушили его утробным хоровым ржанием, старухе пришлось сделать паузу и повысить голос – но даже ее пронзительный фальцет с трудом пробивал завесу хохота:

– Э-э, паря, да у тебя дыра в кармане! Смотри, всего одна монетка и осталась!

На глазах у Бариана-Трира выступили настоящие слезы.

За всю свою историю постоялый двор не знал, не видел ничего подобного. Тридцать головорезов полностью потеряли над собой власть – они ржали, падая со стульев, князек-молокосос держался за живот, лицо его было опасно-багрового цвета, потому что он никак не мог продохнуть. Смеялся хозяин, смеялись осмелевшие слуги, хохотал конюх, покатывались со смеху постояльцы, высунувшиеся по такому случаю из своих щелей. Трир-простак рыдал, шаря рукой в опустевшем кошельке, а старуха приплясывала вокруг, и я сидел как пень, потому что наконец-то понял, кто это. Кто прячется под плащом с седыми космами.

Вслед за «Триром-простаком» последовал «Фарс о рогатом муже»; я не удивился, когда вместо Динки в роли неверной жены обнаружилась все та же Танталь. Даже Муха, чьи штаны оттопыривала неизменная морковка, оказался отодвинут на задний план; краснолицые валились на пол, в лужи густого вина, и огоньки свечей сотрясались от ржания многочисленных глоток.

Казалось, Танталь поставила целью довести зрителей до истерики. Я смотрел во все глаза и никак не мог понять, где проходит грань между грубым фарсом с его спрятанной в штанах морковкой – и ядовитой насмешкой, издевкой чуть не над всем миром, отчаянной, бесшабашной и злой. Играя с залом, Танталь два или три раза посмотрела мне прямо в глаза; тем временем обессилевшие от смеха головорезы потянулись к вину, и хозяин поспешно наполнил новые кувшины вместо разбитых.

Спустя некоторое время обеденный зал напоминал поле боя – столько безжизненных тел валялось тут и там среди обломков и темно-красных луж. Бариан перебирал струны лютни; комедианты потихоньку собирали реквизит, сматывали ткань и убирали в сундук костюмы. Хозяин проводил нас в дальнюю комнату – одну на всех, холодную и тесную, потому что все лучшие апартаменты достались, естественно, князьку с его головорезами.

Героиня по имени Динка прятала глаза. Кусала губы, втягивала голову в плечи, бросала в сторону Танталь откровенно обиженные, откровенно завистливые взгляды. Алана впервые за много дней казалась веселой; Муха и Фантин выдохлись до полуобморочного состояния, а Бариан не выпускал руку Танталь. Так и ходил за ней, как привязанный.

– Ты…

Выйдя в темный коридор, он что-то говорил ей вполголоса, и я разбирал только отдельные слова, но догадывался, о чем идет речь; Танталь отвечала с нервным смешком, я расслышал одну только фразу:

– На кураже… на кураже одном, и все… Снизу некоторое время доносились одинокие пьяные выкрики, потом все успокоилось. Муха и Фантин уже сопели на тюфяках в углу, Динка всхлипнула громче обычного – за что была удостоена раздраженного взгляда Бариана:

– Замолчи…

Я посидел подле спящей Аланы – а потом вздрогнул, будто от толчка. Сам не знаю, что меня толкнуло за предчувствие.

Я встал. Оставив за спиной сонное дыхание измученных комедиантов, осторожно выбрался в коридор; в дальнем конце его надсадно сопели и вроде даже всхрапывали. Кто-то зажимал кого-то в углу, я разобрал сперва бормотание, а потом звонкий звук пощечины; сразу после этого пьяную тишину прорезал надсадный, зловещий шепот:

– Ты-ы… знаешь, что теперь с тобой будет? Ты-ы знаешь? Ты подняла руку на князя, грязная комедиантка, ты еще будешь умолять меня, чтобы тебе отрубили одну только руку! Ты-ы…

Я подошел и взял его за плечо. Неожиданно крутнувшись, он хотел было вырваться – но встретил горлом острие моего кинжала; князья, конечно, не чета комедиантам, но режущая кромка у самого кадыка привела сопляка в чувство и даже отрезвила.

– Ты знаешь, что теперь с тобой будет? – спросил я вкрадчиво.

– Ретано… – еле слышно выдохнула Танталь.

– Именем Мага из Магов Дамира, – я провел кинжалом, оставляя на коже молокососа неглубокий порез, – я превращу тебя в жабу. В отвратительную зеленую тварь, а твоя свита станет роем мух, и я заставлю тебя сглотнуть их за раз, всех тридцать, и чрево твое лопнет от переедания, ты, посмевший покуситься на зачарованную принцессу!

Молокосос икнул. Попробовал позвать на помощь – но горло ему не повиновалось.

– Именем Мага из Магов, – сказал я таким страшным голосом, что моя собственная кровь едва не застыла в жилах. – Да свершится!

И двинул его головой о перила.

Мальчишке многого не требовалось – он сполз на пол, подобно пустому мешку, Танталь больно вцепилась мне в локоть.

– С-скотина малолетняя, – пробормотал я сквозь зубы. – А ты – почему ты не рядом со всеми?! Что, если бы…

– Все прелести комедиантства сразу, – проговорила Танталь, и голос ее странно дрогнул. – Аплодисменты… смех… пощечина… Ретано. Я искала… внизу… булавку.

Я чуть не споткнулся о неподвижное тело князька:

– Что?!

– Я потеряла булавку, – сказал она, теперь уже явно со слезами в голосе. – Я переодевалась… Я смотрела в сундуке, но там точно нет…