Марина Дяченко - Авантюрист

– Кто грохочет среди ночи?! Ничего себе гостеприимство.

– Путник, – я нетерпеливо толкнул дверь ногой. – Здесь гостиница или кладбище?! Отворяй!

Мне казалось, что за спиной возник и нарастает топот копыт. Не может быть – еще есть время, мне мерещится, это ветер…

Или мне придется выехать им навстречу?! В факелом в руках, чтобы меня вовремя опознали? Все это прекрасно, но в чистом поле против двадцати конных я заслужу в лучшем случае снисходительную улыбку. Ох, что-то мне подсказывает, что и резать-то меня станут не сразу-Сутулый слуга отступил, пропуская меня вовнутрь. Нет, конкурент врал-таки, на «клоповник» это никоим образом не похоже…

– Где комедианты?

Сутулый удивленно на меня воззрился:

– Ужинают… Для них в малой гостиной накрыто, где камин, они замерзнувши…

Я отодвинул слугу с дороги. Хорошо, что комедианты еще не спят, и ведь, выходит, у Бариана водятся-таки деньги. Отдельная комната, специально растопленный камин – хозяева гостиниц никогда не любезничают за так…

Что они подумают, когда я ввалюсь к ним, как невоспитанное привидение? Ведь я утонул в проруби на их глазах, когда это было-то, целую вечность…

Малая гостиная оказалась тесной комнатушкой с закопченным потолком. Тускло горели дешевые свечи; я шагнул вперед, намереваясь хлопнуть Бариана по плечу – но уже следующий шаг получился вполовину короче.

Они обернулись – не сразу, по очереди. Сперва красивая женщина в хорошем платье. Потом – испуганно – горбунья, притулившаяся на самом краю стола. Потом – настороженно – чернявый бастард, потом – мрачно – предводитель с кустистыми бровями. Широколицый парень со внешностью деревенского дурачка вообще не уделил мне внимания – неторопливо опустошал тарелку.

…Как ее передернуло. Как расширились зрачки Аланы, когда она – на мгновение – вспомнила…

«Использовал». Использовал. До чего мерзкое слово. Сколько раз я об этом мечтал?! Сколько раз грезил – взять за горло… Ткнуть рожей в стол, в песок, да хоть в тлеющие угли…

Светлое Небо. Мне всего-то и надо было, что извиниться, тихонько выйти, прикрыв за собой дверь. И поскорее сбежать со двора, потому что через несколько минут здесь будут благодарные зрители блестящей актрисы Танталь, и они проделают за меня всю грязную работу. Они отомстят за Алану, даже не подозревая о ее существовании. Но месть от этого не сделается мягче… «У него был такой слюнявый, такой вонючий…рот…»

– Судьба не дремлет, – пробормотал я удовлетворенно.

И тяжело шагнул вперед.

Бастард узнал меня первый. Хищно ухмыльнулся, подмигнул предводителю; кустистые брови, и без того нахмуренные, слились на переносице в единый клок шерсти.

Рука бастарда удлинилась – из рукава выскользнул и лег в ладонь широкий нож. Предводитель взвесил в руке стальную гирьку на цепи; прожорливый парень издал неприличный звук, вытер рот ладонью, поднял на меня удивленные глаза.

Они тоже меня помнили.

– Ты один? – негромко спросила женщина. Я шагнул вперед, взялся за край стола и рывком опрокинул его на трапезничающих. Усилие понадобилось большее, чем я рассчитывал, сразу же заныла зажившая рука. Горбунья выскользнула из-под летящей посуды, женщина отпрыгнула, предводитель с ревом выбрался из-под тяжелой столешницы; широколицему парню досталось по носу тяжелым суповым горшком, и драка окрасилась первой кровью.

Бастард – а он давно уже стоял на ногах – легко перемахнул через припавшую к полу горбунью. Я едва успел уклониться – табуретка, которой запустил в меня предводитель, ударилась о дверь за моей спиной. Руку бастарда с ножом я не столько видел, сколько чувствовал; предназначенный мне удар не достиг цели, но моя собственная рука, остановившая нож, разразилась острой болью.

Бастард был самым серьезным противником – но меня интересовал прежде всего предводитель. Два клочка седой пакли над буравчиками-глазами; предводитель ждал в стороне, поигрывая своей гирькой, и я вдруг увидел его руки.

Длинные пальцы, тонкие в суставах и разбухшие на месте подушечек. Сгрызенные до мяса ногти, и только на одном мизинце, манерно отставленном – желтоватый длинный ноготь.

Сколько раз я заставлял себя не думать о «слюнявом рте». Говорила Алана о «руках»? Или не хотела, боялась вспомнить?! О том, как эти руки прикасались…

Вспышка ярости никогда не бывает кстати.

Пелена перед глазами. Бастард болезненно вскрикнул – он был ловок, но я оказался сильнее, и рука с ножом разжалась, когда я бросил бастарда на ножку опрокинутого стола. Широколицему так и не посчастливилось проявить себя в драке – получив по лбу обломком табуретки, он упал в груду посуды и там затих; гирька, на которую предводитель надеялся, как на Небо, беспомощной крысой закатилась в угол, стальная цепь волочилась за ней, как хвост.

Женщина попыталась вмешаться; я не хотел бы бить ее, я попросту оттолкнул се с дороги. Камин догорал; путь до камина был неблизкий, тем более что предводитель упирался сапожищами в пол и все норовил лягнуть меня по колену. Я тащил его, как безлошадный крестьянин тащит свой плуг; камин был все ближе, ближе, я знал, что не стану рассказывать об этом Алане – но красная пелена все еще держалась перед глазами, мне хотелось, чтобы предводитель раскаялся. Чтобы долго каялся, тварь, пока клочковатые брови будут превращаться в обгорелые ломкие кустики…

– За что?!

Я совсем забыл о горбунье. Она будто провалилась сквозь пол в самом начале драки – а теперь вынырнула обратно, в двух шагах от меня, бледная и востроносая, как восковая кукла.

– За что?! Она ведь сама… она сама к нам пристала, сама! Мы не похищали ее… Она сама хотела, она сама за нами увязалась, за что, за что?!

По кукольному личику стекали слезы. Предводитель дернулся – я круче завернул его руку; в дверь колотили. И уже давно; я, выходит, задвинул засов – и не помню…

Пелена спала. По углам возились, приходя в себя, мои неудачливые враги; женщина зло поглядывала на меня, вытирая губы. Но по губам-то я ее не бил?!

Я разжал руки; предводитель мешком свалился на пол. В ту же самую секунду засов не выдержал – и дверь распахнулась, пропуская в «малый обеденный зал» новую ораву разгоряченных мужчин.

Я ждал, что во главе окажется хозяин, напуганный грохотом и разъяренный неизбежными убытками. И хозяин действительно ввалился – вернее, его втолкнули, хозяин был бледен и не об убытках думал, а о собственной драгоценной шкуре…

– Вот они! Вот они, эти господа паяцы! Гляди-ка, морды друг другу чистят!

В комнате стало тесно. Переступая через осколки и обломки, люди князя Сотта мгновенно завладели ситуацией. Крепких рук хватило как раз на то, чтобы поднять с пола бастарда, широколицего и предводителя. Обоих женщин взял за шиворот добродушного вида усатый головорез; я стоял у камина, прижавшись спиной к стене. Позиция, прямо скажем, аховая.