Стивен Эриксон - Охотники за костями. Том 2 [litres]

– Она скрывает, – тихим, печальным голосом проговорил Икарий. – Но что-то разъедает изнутри её душу.

– Ты полагаешь, друг мой, – спросил грал, вновь поворачиваясь к яггу, – что она единственная, кто страдает в тиши? Что она одна сжимается от стыда при мысли о том, что ей приходится делать?

Икарий покачал головой.

– Тогда думай о ней, когда решимость тебе изменяет, мой друг. Думай о Мгле. И обо всех других, как она.

Ответом ему была слабая улыбка.

– Ты же сам говорил, что невинности не существует.

– Истинность этого наблюдения не отрицает требования справедливости, Икарий.

Взгляд ягга устремился вниз, потом куда-то вперёд и вправо и задержался на осклизлой обшивке трюма.

– Да, – прошептал он безнадёжно. – Вероятно, ты прав.

На каменных стенах поблёскивала испарина, как будто давление мира сделалось невыносимым. Человек, возникший словно из ниоткуда, постоял неподвижно какое-то время, почти неразличимый в окружающем полумраке благодаря тёмно-серому плащу с капюшоном, но единственные свидетели столь странного появления были слепы и равнодушны – черви, копошившиеся в гниющей плоти, среди трупов, которыми было завалено всё дно расселины.

Смрад стоял невыносимый, и Котильон ощутил, как знакомая печаль подступает к горлу, будто это и был истинный аромат бытия. Бывали времена – он почти не сомневался в этом, – когда он был способен ощущать беспримесную радость, однако память о них истёрлась настолько, что он готов был заподозрить в них фикцию, ложь, сотканную ностальгией. Подобно тому, как у всякой цивилизации имеется свой золотой век, люди тоже устремляются мыслями в прошлое в поисках истинного покоя и благости.

Корни почти всегда крылись в детстве, в том времени, когда тенёта просвещения ещё не сковывали душу, когда всё казавшееся прежде простым, раскрывало свою сложность, подобно ядовитому цветку, что распускается, насыщая воздух миазмами разложения.

Перед ним были трупы молодых мужчин и женщин – воистину, слишком юных, чтобы воевать, – и всё же они были солдатами. Утешительные воспоминания, вероятно, были вырваны из их сознания, ещё когда – в том месте и в том мире, который они называли домом, – они висели, прибитые железными гвоздями к деревянным крестам, не понимая, за какие преступления несут такую кару. Никаких преступлений, конечно же, не было. И кровь, которую они пролили так обильно, не несла ни малейших признаков загрязнения, ибо ни имя народа, ни цвет кожи, ни черты лица не способны сделать кровь жизни менее чистой или менее драгоценной.

Упрямые глупцы, несущие жажду убийства в прогнивших сердцах, полагали иначе. Они делили мертвецов на невинных жертв и на справедливо наказанных – и с непоколебимой уверенностью знали, на какой стороне стоят они сами. Удары ножом куда проще наносить с такой убеждённостью.

Здесь они сражались отчаянно, отметил про себя Котильон, продвигаясь вперёд. Тщательно подготовленное сражение и отступление, призванное выманить противника на себя. Свидетельство отличной подготовки, дисциплины и яростного желания нанести как можно больший урон врагу. Своих мёртвых те забрали с собой, для этих же юных воинов расселина стала могилой. Избегли распятия… ради этого .

У него было множество… насущных забот. Необходимых дел. Мы пренебрегли этим отрядом – отрядом, который сами укрыли здесь для защиты того, что именовали своим. А потом мы их бросили… так это выглядело, по крайней мере . И он готов был признать, что в своих безрадостных выводах они не так уж и заблуждались. Но теперь нас осаждают со всех сторон. Настал миг кромешного отчаяния. И сейчас… о, мои павшие друзья, как же я сожалею…

Живые любят утешать себя лицемерной верой в то, что их слова могут принести мертвецам облегчение. Хуже того, они произносят эти слова, чтобы получить прощение у мёртвых . Но у павших есть лишь одно послание для живых, и это не прощение. Не забывай об этом, Котильон. Всегда помни, что говорят мертвецы тебе и всем остальным, что повторяют они раз за разом .

Впереди послышались звуки: приглушённое ритмичное шуршание, точно железом по грубой коже, затем лёгкая поступь мокасин.

Расселина в этом месте сужалась, и, перегораживая проход, в горловине стоял т'лан имасс. Уперев остриё меча в камень, он смотрел на приближавшегося Котильона. За спиной неупокоенного воина в тусклом жёлтом свете фонарей мелькнула тень, затем ещё, и наконец вперёд выступила женщина.

– Отойди, Ибра Голан, – сказала Минала, глядя на Котильона.

Её доспехи были порваны в клочья. Кольчугу и кожу на груди слева, прямо под плечом, пробило остриё копья. Там запеклась старая кровь. Шлем лишился одного из нащёчников, и лицо с этой стороны было распухшим, всё в кровоподтёках. Она обошла т'лан имасса, по-прежнему не сводя с Котильона взгляда необычайно светлых серых глаз.

– Они проходят сквозь врата, – сказала она. – Их путь озаряет серебристый огонь.

– Хаос, – кивнул он. – Доказательство того, что пакт, которого мы так опасались, был заключён. Минала, сколько атак вы смогли отразить?

– Четыре. – Поколебавшись, она всё же расстегнула шлем и наконец сняла его. Спутанные, влажные от пота тёмные волосы рассыпались по плечам. – Мои дети… Мы понесли большие потери.

Котильон не мог больше выдержать её взгляд. После такого признания…

Она заговорила вновь:

– Если бы не т'лан имассы… и ещё Апт, и перебежчик тисте эдур – этот проклятый Первый престол оказался бы в лапах кровожадных дикарей.

– Насколько я понимаю, – уточнил Котильон, – до сих пор на вас нападали только тисте эдуры?

– Да. – Какое-то время она молча, изучающе смотрела на него. – Но это скоро изменится, так?

Котильон вновь перевёл взгляд на Ибру Голана.

Минала продолжила:

– Эдуры – это лишь зачинщики, верно? Но и они пока что не выложились на полную. Почему?

– Их силы слишком растянуты, Минала, как и у нас.

– А, значит, новых апторов мне не ждать. Но ведь в твоём мире есть и другие демоны, Котильон? Азалы? Диналы? Неужели вы нам больше ничего не дадите?

– Дадим, – сказал он. – Но не сейчас.

– Когда?

Он взглянул на неё.

– Когда это будет нужнее всего.

Минала сделала шаг к нему.

– Сукин ты сын. У меня было тринадцать сотен. От них осталось всего четыре – тех, кто ещё способен сражаться. – Она ткнула пальцем куда-то за горловину расселины. – Ещё три сотни раненых умирают от полученных ран – и я ничем не могу им помочь!

– Престол Тени будет извещён, – пообещал Котильон. – Он придёт. Он исцелит ваших раненых…

– Когда? – Это прозвучало почти как рычание.

– Как только я отсюда уйду, – ответил он. – Мой путь лежит в Цитадель Тени. Минала, мне нужно поговорить с остальными.