Стивен Эриксон - Охотники за костями. Том 2 [litres]

Минала покосилась в сторону прохода, который вёл в зал Первого престола.

– Что они там делают? Они же туда никогда не ходят.

– Думают о последствиях, вероятно, – предположил Трулл.

– И где Престол Тени? Он давно должен был появиться. Если на нас сейчас нападут…

Нам конец . Трулл сильнее опёрся о копьё, чтобы уменьшить давление на левую ногу, которая болела – слегка – больше правой. По крайней мере – мне. Хотя этого не миновать в любом случае, как только сородичи прознают, что я здесь, и не важно, что успеет сделать целитель . Однако он не мог понять, почему они нападают так вяло, вполсилы, выпускают вперёд необстрелянных ден-ратха. Зачем им вообще всё это? Он бы понял ещё, если бы речь шла о Тени – но кому нужно окаменевшее уродство, именуемое Первым престолом? Хотя, если копнуть глубже, смысл есть. Они заключили союз с Увечным Богом и с Развязанными т'лан имассами, которые теперь служат Скованному. Но мои тисте эдуры не доверяют союзам, заключённым с не-эдурами. Может, именно поэтому они пока и проливают кровь так неохотно. Хватило бы одного колдуна и отряда бывалых бойцов, чтобы не оставить здесь камня на камне .

Но они придут – придут непременно, как только меня опознают . Ему было не скрыться от их глаз: не мог же он остаться в стороне, когда крошили этих не знавших жизни человечьих юнцов, которых и солдатами-то назвать можно с натяжкой. Такие уроки жестокости и кровопролития – не то, что нужно детям. Это не то, чему детей следует учить. И мир, где их подвергают подобным испытаниям, – мир, где от милосердия остался лишь пустой звук, с отголосками насмешек и холодного презрения.

Четыре стычки. Четыре – и Минала стала матерью семи сотням разрушенных жизней, из которых половина ждёт смерти как избавления… покуда не появится Престол Тени, несущий свой обоюдоострый дар, холодный и бессердечный .

– Лицо выдаёт тебя, Трулл Сэнгар. Ты снова вознамерился лить слёзы.

Эдур бросил взгляд на Онрака, затем посмотрел на Миналу, отошедшую к Панеку.

– Ярость – её броня, друг мой. И моя главная слабость в том, что я не способен вызвать такое же чувство в себе. Вместо этого я стою тут и жду. Нового нападения, возвращения этой жуткой музыки – криков, боли и умирания, оглушающего рёва тщетности всех усилий, порождаемого нашей кровожадностью… с каждым ударом меча или копья.

– И всё же ты не сдаёшься, – заметил т'лан имасс.

– Не могу.

– Музыка, которую ты слышишь в бою, неполна, Трулл Сэнгар.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Когда я дерусь бок о бок с тобой, я слышу молитвы Миналы, даже если её нет рядом с нами. Даже когда она оттаскивает раненых и умирающих детей подальше от опасности, я слышу её. Она молится, Трулл Сэнгар, чтобы ты выстоял. Чтобы ты продолжал сражаться, чтобы чудо, каким являешься ты сам и твоё копьё, не изменило ей. Не изменило ей и её детям.

Трулл Сэнгар отвернулся.

– А, – сказал Онрак, – у тебя потекли слёзы, друг, и я вижу свою ошибку. Своими речами я желал вселить в тебя гордость, но вместо этого лишь разрушил броню и нанёс тебе глубокую рану. Отчаянием. Я сожалею. Я забыл слишком много о том, каково это – быть живым. – Потрёпанный в боях воин какое-то время молча взирал на Трулла и наконец проговорил. – Возможно, я смогу дать тебе что-то иное. Немного… надежды.

– Прошу тебя, попытайся, – прошептал Трулл в ответ.

– Временами в этом ущелье я ощущаю… некое присутствие. Очень слабо, звериным чутьём. Оно меня… успокаивает, не знаю почему, ибо мне не ясен исток этого чувства. В такие моменты, Трулл Сэнгар, мне кажется, что кто-то наблюдает за нами. Незримые глаза устремлены на нас. И в глазах этих безмерное сострадание.

– Ты говоришь это лишь с тем, чтобы утишить мою боль, Онрак?

– Нет, я не стал бы так тебя обманывать.

– Что… от кого это исходит?

– Не знаю. Но я заметил, что Монок Охем тоже чувствует это. И даже Ибра Гохан. Они встревожены, и это также радует меня.

– Ну, – проскрежетал голос совсем рядом, – это точно не я.

Тени сгустились, и согбенная фигура в капюшоне выступила из них, мерцая, точно в нерешительности – не готовая сковать себя единственным бытием в единственной реальности.

– Престол Тени.

– Исцеление, да? Отлично. Но у меня мало времени. Надо спешить, понимаете? Быстро!

И вновь я обновлён и готов встречать лицом к лицу всё, что грядёт. Жаль, у меня нет собственной молитвы. Слов утешения в голове… чтобы заглушить крики вокруг. И свои крики тоже .

Где-то внизу Карса Орлонг силился успокоить Погрома, и внезапные удары копыт по дереву, от которых у Самар Дэв задрожала палуба под ногами, были явным признаком того, что животное не скоро успокоится. Яггского коня трудно было не понять. Воздух внизу был спёртым, пропитанным болезнью и смертью, с резким привкусом безнадёжности.

Но нас эта участь миновала. Мы – Гости, ведь мой спутник должен прикончить их императора. Какая глупость. Спесь, самозацикленность, идиотизм. Лучше бы я осталась с Искателем Лодок там, на диком побережье. Лучше бы я развернулась и отправилась домой . Она так хотела сделать это путешествие полным удивительных находок и открытий, её манили дальние, неведомые чудеса. А вместо этого теперь она в руках безумных, обуянных навязчивой идеей имперцев. Убеждённых в своей непогрешимости, видящих в своей военной мощи подтверждение богоугодности. Как если бы сила сама по себе обладала духовностью, а способность что-либо сделать уже являлась оправданием для содеянного. Типичное мировоззрение громилы из подворотни, которому хватает двух-трёх установок в голове, по которым он и выстраивает всё вокруг себя. Те, кого ему следует опасаться, те, кого он может поставить на колени, и, возможно, те, на кого он бы хотел походить – но даже здесь отношения основывались исключительно на силе. Самар Дэв тошнило от отвращения, и она с трудом подавляла накатывающую волну панику. И сухая палуба под ногами не могла спасти её от этого половодья.

Она пыталась держаться подальше от матросов-людей, ставивших паруса на громадном корабле, и наконец нашла место, где никто не толкал и не осыпал её проклятиями, – на самом носу, где приходилось цепко держаться за выбленки всякий раз, когда форштевень поднимался на волнах, а затем нырял вниз. Странным образом каждый такой бросок, от которого перехватывало дух, давал всё больше умиротворения и радости.

Кто-то внезапно оказался рядом, и она без всякого удивления узнала светловолосую голубоглазую ведьму. Ростом она была едва по плечо Самар, обнажённые руки выглядели мускулистыми, привычными к тяжёлой, однообразной работе. О характере это тоже кое-что говорило.

Жёсткая, нетерпимая, возможно, ненадёжная. Мускулы-тросы были натянуты постоянно, в силу внутренней потребности в постоянном нервном напряжении, которое расходовалось организмом как едкое, нескончаемое горючее.