Стивен Эриксон - Охотники за костями. Том 1 [litres]

Худов дух!

– Капитан! Мы двоих потеряли!

Все головы повернулись к нему.

Капрал Битум вскочил на ноги, затем пошатнулся, как пьяный, повернулся к стене теля.

Бальзам прошипел:

– Скрипач… и этот пленник! Ублюдок его убил и теперь там внутри прячется! Ждёт, пока мы уйдём!

Корабб тащил умирающего столько, сколько смог, но теперь и ему, и малазанцу пришёл конец. Они застряли в сужающемся тоннеле, в непроглядной тьме, и Корабб даже не был уверен, что двигается в правильном направлении. Может, они повернули назад? Он ничего не слышал… никого. Раньше ползли, пыхтели, протискивались… наверняка поползли не в ту сторону.

Не важно, всё равно им отсюда не выйти.

Никогда. Два скелета останутся лежать под мёртвым городом. Достойный курган для воина Апокалипсиса и малазанского солдата. Справедливо, даже – поэтично. Корабб не будет жаловаться, и когда встанет рядом с этим сержантом у Врат Худа, будет гордиться таким спутником.

Столько всего в нём изменилось. Корабб больше не верил в правое дело. Уверенность, определенность – это иллюзия, просто ложь. Фанатизм – яд для души, и первой жертвой в его бесконечном списке значилось сочувствие. Кто может говорить о свободе, если его собственная душа скована цепями?

Теперь он наконец, кажется, понял Тоблакая.

Но слишком поздно явилось это великое откровение. И вот – я умираю мудрецом, а не глупцом. Есть ли разница? Я ведь всё равно умираю…

Нет, разница есть. Я её чувствую. Суть в том, что я сбросил цепи. Сбросил!

Надсадный кашель, затем:

– Корабб?

– Я здесь, малазанец.

– Где? «Здесь» – это где?

– В нашей могиле, увы. Прости, все силы покинули меня. Собственное тело меня предало. Прости.

На миг тишина, затем тихий смех:

– Не важно. Я был без сознания – ты должен был меня оставить. Где остальные?

– Не знаю. Я тащил тебя. Мы отстали. А теперь и заблудились. Вот и всё. Прости…

– Да хватит, Корабб. Ты меня тащил? Теперь понятно, откуда синяки. И сколько? Как далеко?

– Не знаю. День, наверное. Пришёл тёплый воздух, но затем вновь холодный – словно дыхание, он катился над нами, но какое дуновение было вдохом, а какое – выдохом? Не знаю. А теперь ветер стих.

– День?! Ты с ума сошёл? Почему ты меня не бросил?

– Если бы я так поступил, малазанец, твои друзья меня бы убили.

– А, вот оно что. Но, знаешь, я тебе не верю.

– И ты прав. Всё просто. Я не мог.

– Ладно, такой ответ сгодится.

Корабб закрыл глаза – никакой разницы. Он уже, наверное, ослеп. Говорят, узники, которые остаются без света слишком долго, слепнут. Сперва слепнут, потому сходят с ума. Рано или поздно.

А теперь он услышал звуки… приближаются, откуда-то. Он их уже слышал прежде, по меньшей мере, дюжину раз, а потом еле слышный крик. Может, и настоящий. Демоны паники явились, чтобы забрать остальных – одного за другим.

– Сержант, тебя зовут Смычок или Скрипач?

– Смычок, когда я вру, и Скрипач, когда говорю правду.

– Вот как, значит, это малазанская черта? Странно…

– Нет, не малазанская. Моя, может быть.

– И как мне тебя называть?

– Скрипач.

– Хорошо.

Ценный дар.

– Скрипач, я размышлял. Вот я – в ловушке. Но лишь теперь, как мне кажется, я наконец вырвался из своей темницы. Забавно, не так ли?

– Уморительно смешно, Корабб Бхилан Тэну'алас. Что это за звук?

– Ты его тоже слышишь?

Корабб задержал дыхание, прислушался. Всё ближе…

Затем что-то коснулось его лба.

Корабб заревел, попытался вывернуться.

– Погоди! Проклятье, я сказал, стой!

Скрипач окликнул:

– Геслер?

– Да! Успокой своего треклятого дружка, а?

С колотящимся сердцем Корабб вновь взял себя в руки.

– Мы заблудились, малазанец. Прости…

– Тихо! Слушайте меня. Вам осталось где-то семьдесят шагов до тоннеля, который ведёт наружу. Мы все уже вышли, понимаете меня? Флакон нас вывел. Его крыса вывела. Там впереди был завал, который вас отрезал, но я его прорыл…

– Ты залез сюда? Обратно? – ахнул Скрипач. – Геслер…

– Уж поверь, это было самое трудное, что я только делал в жизни. Теперь я знаю – думаю, что знаю, – через что прошёл Истин, когда побежал ко дворцу. Бездна меня побери, до сих пор трясусь.

– Тогда веди нас, – проговорил Корабб, протягивая руку, чтобы снова ухватиться за перевязь Скрипача.

Геслер попытался пробраться мимо него.

– Я подсоблю…

– Нет. Я дотащил его сюда.

– Скрип?

– Худа ради, Геслер! Никогда не был в лучших руках.

«Бывают такие времена, – думал капитан Ганос Паран, – когда ни во что нельзя верить. Какой бы путь ни избрал человек, будущего не изменить, и это будущее остаётся неведомым – даже самим богам. А если почувствуешь эти потоки, грядущую бурю, только утратишь спокойный сон да разуверишься в собственных усилиях, направленных на то, чтобы определить это будущее».

Он гнал лошадей, стараясь держаться в стороне от деревень и поселений, где прошла Госпожа и рассеяла свои смертоносные семена, собрав урожай – силу отравленной крови и десять тысяч вызванных ею смертей. Капитан понимал, что вскоре число жертв вырастет десятикратно. Но несмотря на всю осторожность, скрыться от запаха смерти не удавалось, он являлся снова и снова, будто из ниоткуда, как бы далеко ни находилось ближайшее жильё.

Каковы бы ни были нужды Полиэли, но были они велики, и Паран боялся, ибо не понимал, какую игру затеяла богиня мора.

Когда Паран сидел в Доме Финнэста в Даруджистане, ему казалось, что эта земля, известная под названием Семи Городов, невероятно далека от центра происходящего – точнее, от того места, которое, как он полагал, вскоре станет центром. Среди прочего эта загадка и заставила его пуститься в путь, чтобы выяснить, как местные события станут частью всей огромной картины. Если, конечно, верить, что такая большая картина всё же существует.