Стивен Эриксон - Охотники за костями. Том 1 [litres]

– Я ни одного не видел.

И зашагал мимо них.

Обернувшись, Самар Дэв вздрогнула, когда увидела, во чтó превратилась спина воина.

– Что там произошло? – спросила она.

Каменный меч подскочил, когда великан пожал плечами:

– Ничего важного, ведьма.

Не задерживаясь, не поворачиваясь, он продолжал идти прочь.

Отблеск света на юге, точно скопление умирающих звёзд, выдавал расположения города Каюма. Пыль, которую подняла неделю назад песчаная буря, уже улеглась, и в небе двумя полосами протянулись Дороги Бездны. Корабб Бхилан Тэну'алас вспомнил, что некоторые учёные полагали, будто дороги эти – лишь скопления неисчислимого множества звёзд, но это явно была глупость. Это ведь небесные дороги, по которым ходят драконы глубин, Старшие боги и солнечноглазые кузнецы, что молотами выковывают жизнь звёзд; а миры, которые вертятся вокруг этих звёзд, – лишь окалина из их горнов, бледная и грязная, населённая существами, что самодовольно чистят оперенье тщеславия.

«Чистят оперенье тщеславия». Один старый провидец когда-то сказал ему эти слова, и они почему-то врезались в память Кораббу, так что воин время от времени выуживал их, чтобы полюбоваться, точно блестящей игрушкой. Люди ровно такие и есть. Он уже видел это – и не раз. Точно птицы. Одержимые самодовольством, вообразившие себя великанами вровень ночному небу. Провидец тот, видно, был гений, прозревший столь ясно человеческую природу и сумевший столь точно выразить её в трёх простых словах. «Тщеславие» – непростая штука. Корабб припомнил, как ему пришлось уточнить у одной старухи, что это слово значит, а она только рассмеялась, сунула руку ему под тунику и дёрнула за пенис. Это было неожиданно и, не считая инстинктивной реакции, неприятно. Это воспоминание окутывала слабая дымка стыда, и воин сплюнул в костёр перед собой.

Напротив Корабба сидел Леоман Кистень. Рядом с ним виднелся кальян, наполненный вымоченным в вине дурхангом. У губ воина – деревянный мундштук, которому мастер придал подобие женского соска, да ещё и окрасил в пурпур, чтобы усилить сходство. В глазах командира под полуопущенными веками пылали багровые отблески костра, он не сводил взгляда с пляски пламени.

Корабб нашёл ветку длиной со свою руку. Та оказалась лёгкой, точно женское дыхание, поэтому воин понял, что внутри живёт слизняк-бирит. И только что вытащил его наружу остриём ножа, но именно вид слизняка внезапно напомнил Кораббу о постыдной истории с пенисом. Воин угрюмо откусил половину слизня и принялся жевать, так что сок потёк по бороде.

– М-м-м, – протянул Корабб с набитым ртом, – икра внутри. Восхитительно.

Леоман поднял взгляд, затем вновь затянулся.

– У нас заканчиваются лошади, – сказал он.

Корабб проглотил. Вторая половина слизня извивалась на острие ножа, ниточки розоватых яиц болтались, точно жемчужное ожерелье.

– Мы справимся, командир. – Заявив это, он высунул язык, чтобы подхватить икру, а затем сунул в рот остаток слизня; прожевал, сглотнул и добавил: – Четыре-пять дней ещё, я бы сказал.

Глаза Леомана вспыхнули:

– Выходит, ты понял.

– Куда мы скачем? Да.

– А знаешь, почему?

Корабб швырнул ветку в огонь.

– И'гхатан. Первый из Святых городов. Тот, где пал преданным Дассем Ультор, будь проклято его имя. И'гхатан – древнейший город в мире. Выстроенный на горне кузнеца Бездны. Сложенный из его собственных костей. Семь И'гхатанов, семь городов сменилось за века, и тот, что мы видим ныне, скорчился на костях остальных шести. Город Оливковых рощ, город изысканных масел… – Корабб нахмурился. – А что ты спросил, командир?

– «Почему?»

– Ах, да. Знаю ли я, почему ты избрал И'гхатан? Потому что мы вынуждаем их к осаде. Этот город покорить трудно. Глупцы-мезланы истекут кровью, пытаясь взять его стены. Мы бросим их кости к остальным, к самим костям Дассема Ультора…

– Он не умер там, Корабб.

– Что? Но мы же сами видели…

– Как его ранили. Да. Видели… попытку убийства. Но нет, друг мой, Первый меч не погиб – он жив и доныне.

– Так где же он?

– Где – не важно. Ты должен спросить: «Кто он теперь?» Спроси, Корабб Бхилан Тэну'алас, и я отвечу.

Корабб задумался. Даже отравленный парами дурханга Леоман Кистень был слишком умён для него. Слишком прозорлив, способен увидеть то, что оставалось скрытым от Корабба. Он был величайшим полководцем из всех, рождённых в Семи Городах. Он бы одолел и Колтейна. С честью. И если бы только ему позволили, он бы раздавил Тавор и даже Дуджека Однорукого. Тогда бы настало истинное освобождение всех Семи Городов, и отсюда восстание против проклятой Империи разбежалось бы, точно круги по воде, а все народы сбросили бы рабское ярмо. Это трагедия, истинная трагедия.

– Благословенный Дэссембрей следует за нами по пятам…

Леоман закашлялся и выпустил облако дыма. Согнулся пополам, продолжая кашлять.

Корабб потянулся за бурдюком с водой и сунул его в руки командиру. Тот наконец отдышался и отпил воды. Затем распрямился с шумным вздохом и ухмыльнулся:

– Ты – просто чудо, Корабб Бхилан Тэну'алас! Но отвечу тебе: очень надеюсь, что это не так!

Кораббу стало очень грустно. Он сказал:

– Ты смеёшься надо мной, командир.

– Вовсе нет, о благословенный Опоннами безумец, – единственный мой друг, оставшийся среди живых, – вовсе нет. Этот культ, понимаешь? Господин трагедий. Дэссембрей. Это и есть Дассем Ультор. Не сомневаюсь, что ты это сам понимал, но подумай: чтобы установился культ, религия, с клиром, жрецами и прочим, нужен ведь и бог. Живой бог.

– Дассем Ультор взошёл?

– Я полагаю, да. Хоть он и бог поневоле. Отказник, как и Аномандр Рейк из тисте анди. Оттого он странствует – в вечном бегстве и, быть может, в вечном поиске…

– Чего?

Леоман покачал головой. Затем сказал:

– И'гхатан. Да, друг мой. Там мы дадим бой, и это название станет проклятьем для малазанцев на все века, проклятьем, что горечью отравит их языки. – Внезапно он сурово взглянул на Корабба. – Ты со мной? Что бы я ни приказал, какое бы безумие внешне ни одолело меня?

Что-то во взгляде командира напугало Корабба, но воин кивнул:

– Я с тобой, Леоман Кистень. Не сомневайся в этом.

В ответ последовала кривая усмешка:

– Я не буду ловить тебя на слове. Но благодарю за него.

– Почему же ты усомнился в моём слове?

– Ибо я-то знаю, чтó собираюсь сделать.

– Расскажи мне.

– Нет, друг мой. Это – моё бремя.

– Ты ведёшь нас, Леоман Кистень. Мы пойдём за тобой. Ты сам сказал, что несёшь всех нас. Мы – груз истории, бремя свободы, но и под ним – ты не согнулся…

– Ах, Корабб…

– Я говорю лишь то, что было известно и прежде, но не произносилось вслух, командир.

– Есть великая милость в молчании, друг мой. Но не важно. Дело сделано, ты сказал то, что сказал.