Корнелия Функе - Чернильное сердце

– Ну да, говорю же тебе – все могло быть еще хуже. – Это было совершенно в духе Элинор. Как будто мало им того, что их заперли вдали от мира в полуразрушенном доме и что вокруг них так и шныряют люди в черном с лицами хищных птиц и ножами на ремнях. Но Элинор владела искусством представлять все в более мрачном свете. – А что, если вдруг у тебя дома появился бы Джон Сильвер и прикончил бы тебя своим деревянным костылем? – шептала она. – Нет уж, я, пожалуй, предпочла бы этого Каприкорна. Знаешь что? Как доберемся до дома, я имею в виду, до моего дома, я дам тебе какую-нибудь хорошую книжку – «Винни-Пуха», например, или «Там, где живут чудовища». Я уступлю тебе самое удобное кресло, сварю кофе, а потом ты почитаешь вслух. Ладно?

Мо тихо рассмеялся, и его лицо на мгновение утратило озабоченность.

– Нет, Элинор, не почитаю. Хотя и звучит очень заманчиво. Я поклялся никогда больше не читать вслух. Поди узнай, кто может исчезнуть в следующий раз. Может, даже в «Винни-Пухе» есть злодей, которого мы упустили из виду? А вдруг я вообще вычитаю самого Винни-Пуха? И что ему здесь делать, совсем одному, без всех-всех-всех, без Рощи и Пуховой Опушки? Сердце глупого мишки просто разобьется, как разбилось сердце Сажерука.

– Ах ты боже мой! – нетерпеливо отмахнулась от него Элинор. – Сколько раз тебе повторять: нет у этого мерзавца сердца. Ну да ладно. Перейдем к следующему вопросу, ответ на который меня очень интересует. – Элинор стала говорить тише, и Мегги пришлось напрячь слух. – А кем был этот Каприкорн в своей сказке? Ну, был он злодеем, но, может быть, можно узнать о нем что-нибудь еще?

Мегги тоже хотелось узнать побольше о Каприкорне, но Мо вдруг стал неразговорчив.

– Чем меньше вы о нем знаете – тем лучше, – сказал он, а потом и вовсе замолчал.

Элинор еще некоторое время упорствовала, но Мо уклонялся от всех ее расспросов. Казалось, у него нет ни малейшего желания говорить о Каприкорне. Мегги поняла, что мысленно он был где-то далеко. И наконец Элинор задремала, свернувшись калачиком на холодном полу, а Мо так и сидел, прислонившись спиной к стене.

Он приснился Мегги, когда и она заснула. Во сне его лицо взошло над ней, как темная луна, и из него высыпались разные существа – толстые и тонкие, большие и маленькие, они прыгали, скакали, и их становилось все больше. А на самом носу луны маленьким пятнышком, словно тень, танцевала фигурка женщины – и вдруг луна стала улыбаться.

Незадолго до рассвета лампочка, своим скудным светом помогавшая им скоротать ночь, начала мерцать. Мо и Элинор спали у двери, а Мегги лежала в темноте с открытыми глазами и чувствовала, как из холодных стен выползает страх. Она слушала дыхание Элинор и своего отца и не мечтала больше ни о чем, кроме огарка свечи, да еще о книге, чтобы прогнать страх. Страх, казалось, был везде, злобный, бестелесный, он только и ждал, когда погаснет лампочка, и теперь в темноте подбирался к ней, чтобы заключить в свои ледяные объятия. Мегги села, тяжело дыша, и на четвереньках поползла к Мо. Она прижалась к нему, как делала, когда была маленькой, и стала ждать, когда наконец свет проникнет из-под двери.

На рассвете пришли и двое от Каприкорна. Мо устало поднимался с пола, а Элинор, бранясь, растирала больную спину, когда послышались шаги.

Басты с ними не было. Один, огромный как шкаф, выглядел так, будто какой-то великан наступил ему на нос и сплюснул все лицо. Второй, маленький и тощий, с козлиной бородкой и безвольным подбородком, все поигрывал своей винтовкой и смотрел так злобно, словно мечтал пристрелить всю эту троицу на месте.

– Ну, пошли! Пошевеливайтесь! – накинулся он на пленников, пока они, щурясь и спотыкаясь, выходили навстречу свету дня.

Мегги попыталась вспомнить, слышала ли она этот голос в библиотеке Элинор, но у Каприкорна было много людей.

Утро было теплое и красивое. Небо синей чашей висело над деревней Каприкорна, и на нем не было ни облачка. В кусте одичавшей розы два чижа щебетали так самозабвенно, будто на свете не было ничего опаснее голодных кошек. Мо и Мегги вышли на улицу. Кокерель стал грубо выталкивать Элинор, потому что она искала туфли дольше, чем он был настроен ждать. Она отбросила его руки и излила на него поток отборной брани, но надсмотрщиков это лишь развеселило, и тогда Элинор поджала губы и в дальнейшем ограничивалась лишь враждебными взглядами.

Люди Каприкорна торопились. Они вели своих пленников той же дорогой, которой вчера их привел Баста. Плосконос шел впереди, Кокерель – сзади, выставив винтовку. Он приволакивал ногу, но все время понукал их, словно желая доказать, что он ходит быстрее всех.

Даже днем деревня Каприкорна выглядела странно заброшенной, и не только из-за опустевших домов, которые при свете смотрелись еще печальнее, – на ее улочках не было почти ни души, кроме одного-двух из чернокурточников Каприкорна, как про себя окрестила их Мегги, или тощих мальчишек, собачонками бегавших за ними. Дважды Мегги на глаза попадалась торопливо идущая женщина. Не было здесь и детей, ни играющих, ни бегущих вслед за матерью, – одни лишь кошки, черные, белые, ржаво-рыжие, пятнистые, полосатые, лежавшие на теплых завалинках у стен, на порогах домов и карнизах крыш. В деревне Каприкорна царила тишина, и все, что там происходило, было тайной. Не скрывались лишь люди с винтовками. Они лениво прохаживались перед воротами и вокруг домов, шептались и любовно опирались о свои винтовки. Цветов, которые Мегги видела перед домами в деревеньках вдоль побережья, тут тоже не было. Здесь были лишь дома с провалившимися крышами да цветущие кусты, пробивавшиеся сквозь пустые оконные проемы и распространявшие такой удушливый аромат, что у Мегги закружилась голова.

Когда они вышли на площадь перед церковью, Мегги подумала, что эти двое сейчас опять отведут их в дом Каприкорна, но дом остался слева, а они пошли дальше, прямо к церкви. Церковная колокольня выглядела так, словно ветер и дождь долго объедали ее стены. Под остроконечной крышей висел проржавевший колокол, а чуть ниже, примерно в метре от него, росло чахлое деревце, цепко державшееся за камни песочного цвета.

На портале церкви были нарисованы узкие красные глаза, а с обеих сторон от входа стояли уродливые каменные черти высотой с человека, скалившие зубы, как злые собаки.