Корнелия Функе - Чернильное сердце

Мегги погладила Мо руку в том месте, где под рубашкой прятался след от длинной бледной царапины.

– Ты же мне всегда рассказывал, что порезал руку, перелезая через разбитое окно.

– Совершенно верно. Правда была бы чересчур безумна. Не так ли?

Мегги кивнула. Он был прав, она посчитала бы все это еще одной его сказкой.

– И она не вернулась? – прошептала Мегги, хотя знала ответ.

– Нет, – ответил Мо. – Баста, Каприкорн и Сажерук вышли из книги, а она вошла в нее вместе с двумя нашими кошками, по своему обыкновению сидевшими у нее на руках, пока я читал. Возможно, за Гвина тоже кто-то исчез, паук, например, или муха, или одна из тех птичек, что летали возле нашего дома…

Мо замолчал. Порой, придумав особенно удачную небылицу, в которую Мегги оказывалось легко поверить, он вдруг улыбался и говорил: «Попалась, Мегги». Как тогда, на седьмой ее день рождения, когда он рассказал ей, что нашел в крокусах на лужайке двух фей. Но сейчас улыбки не было.

– Безуспешно поискав твою маму по всему дому, – продолжил он, – я вернулся в гостиную, но Сажерука уже и след простыл вместе с его рогатым другом. Мне остался только меч, такой настоящий на ощупь, что я решил больше не сомневаться в своем рассудке. Я отнес тебя в кроватку и, кажется, сказал, что мама уже легла спать, а потом опять принялся читать «Чернильное сердце». Я прочел эту проклятую книжку целиком, я читал ее, пока не охрип, а за окном забрезжил рассвет и взошло солнце, но все, что оттуда появилось, – это летучая мышь да шелковое покрывальце, которым я позже обил твой сундучок для книг. И еще много дней и ночей напролет я пытался сделать то же самое, пока глаза не начинало жечь, а буквы не принимались пьяно плясать по страницам. Я не ел и не спал, придумывая для тебя все новые и новые истории о том, где сейчас твоя мама, и зорко следил за тем, чтобы ты никогда не находилась в той комнате, где я читал, потому что боялся, что и ты можешь исчезнуть. О себе я почему-то не думал: у меня было странное чувство, что сам чтец наверняка не исчезнет среди страниц книги, которую читает. Правда ли это, не знаю до сих пор. – Мо отогнал комара. – Я читал вслух, пока не устал от своего голоса и не мог его больше слышать, – продолжал он свой рассказ. – Но мама твоя не возвращалась, Мегги. Зато на пятый день появился в моей гостиной странный человечек, прозрачный, будто из стекла, и исчез почтальон, как раз опускавший пару писем в ящик (я нашел его велосипед во дворе перед домом). С тех пор я уверился, что ни стены, ни запертые двери не могут быть надежной защитой от исчезновения – для тебя или для кого угодно еще. И решил никогда больше не читать вслух ни одну книгу, ни «Чернильное сердце», ни что-нибудь еще.

– А что стало со стеклянным человечком? – спросила Мегги.

Мо вздохнул.

– Он разлетелся на осколки два дня спустя, когда мимо нашего окна проезжал большой грузовик. Сменить мир не просто – мало кто выживает. Мы с тобой знаем, какое это порой счастье – прокрасться в книгу и пожить в ней немножечко, только вот выскользнуть из сказки и вдруг оказаться в нашем мире – это большого счастья никому не приносит. Сажеруку это надорвало сердце.

– А оно у него есть? – с горечью спросила Элинор.

– Ему жилось бы гораздо легче, если б не было, – ответил Мо. – Прошло больше недели, и он оказался перед моей дверью. Было это, разумеется, ночью, в его любимое время суток. Я собирал чемодан – решил, что будет лучше уехать, не хотелось мне еще хоть раз гнать мечом Басту и Каприкорна. Сажерук подтвердил мои опасения. Было уже за полночь, когда он появился, но спать я все равно не мог. – Мо погладил Мегги по голове. – Ты тогда тоже плохо спала. И снились тебе кошмары, как я ни пытался прогнать твои сны своими сказками. Я укладывал инструменты в мастерской, когда в дверь тихо постучали. Сажерук вынырнул из тьмы почти так же внезапно, как и четыре дня тому назад, когда оказался ночью у нашего дома. Неужели прошло только четыре дня? В прошлый раз вид у него был как у тощего уличного кота, и похоже, он давно голодал. «Верни меня обратно! – умолял он. – Пожалуйста! Этот мир меня убивает. Он чересчур суетлив, тесен и оглушителен. Я умру – не от тоски, так от голода. Ведь мне нечем заработать. Я здесь ничего не знаю. Я как рыба без воды». Он просто не хотел верить в то, что я не могу этого сделать. Он хотел видеть книгу, хотел попробовать сам, хотя еле-еле умел читать, но я, естественно, не мог ее дать ему. Тогда я расстался бы с последним, что оставалось у меня от твоей мамы. По счастью, книгу я хорошо спрятал. Сажеруку я разрешил переночевать на диване и, когда спустился утром вниз, увидел, что он обшаривал полки. Еще два года он то и дело появлялся, преследуя нас, куда бы мы ни переехали, пока мне это окончательно не надоело, и однажды ночью я просто сбежал с тобой куда глаза глядят. После этого я его больше не видел. И вот четыре дня назад…

Мегги посмотрела на него.

– А тебе его все еще жалко, – сказала она.

Мо молчал.

– Иногда, – сказал он наконец.

Элинор презрительно фыркнула.

– А ты еще ненормальнее, чем я думала, – сказала она. – Этот мерзавец виновен в том, что мы сидим в этой дыре, нам, может, из-за него глотки перережут, – а тебе его жалко?!

Мо пожал плечами и посмотрел на потолок – там вокруг лампочки летали ночные бабочки.

– Каприкорн наверняка пообещал ему, что вернет его обратно, – сказал Мо. – Он не как я – он сразу понял, что за такое обещание Сажерук сделает все. Вернуться в свою сказку – это единственное, чего он хочет, и даже не спрашивает, хорошо ли для него все кончится!

– Ну, в настоящей жизни ведь тоже так, – заключила Элинор с трагическим видом. – Тоже не знаешь, хорошо ли все кончится. В нашем случае все говорит пока о плохом конце.

Мегги сидела, обхватив руками колени, прислонив лицо к коленке, и сверлила взглядом грязно-белые стены. Она ясно видела перед собой букву «К», ту самую букву, на которой сидела рогатая куница, и ей казалось, что из-за огромной буквы выглядывает ее мама, которую она знала лишь по выцветшей фотографии под подушкой Мо. Значит, она не сбежала. Как же ей живется в том совершенно ином мире? Помнит ли она еще о своей дочке? Или Мегги и Мо стали для нее не более чем блеклой картинкой? Тосковала ли она по собственному миру, как Сажерук?

А тосковал ли Каприкорн? Может, он тоже хотел, чтобы Мо вчитал его обратно? А что будет, когда он поймет, что Мо не знает, как это сделать? Мегги поежилась.

– У Каприкорна есть еще один чтец, – сказал Мо, как бы прочитав ее мысли. – Баста рассказывал мне про него, возможно, чтобы уверить меня, что не такой уж я и незаменимый. Вроде бы он уже вычитал для Каприкорна много полезных помощников.

– Даже так? А что ж тогда ему от тебя надо? – Элинор поднялась и с кряхтеньем потерла себе отсиженное место. – Я теперь вообще ничего не понимаю. Надеюсь только, что все это не более чем дурной сон, после которого обычно просыпаешься с затекшей шеей и гадким привкусом во рту.