Корнелия Функе - Чернильное сердце

Едва стемнело, Мегги принялась барабанить кулаками в дверь. Фенолио подскочил к ней спросонок, но удержать ее не успел: Мегги уже крикнула часовому, караулившему их за дверью, что ей надо в туалет. Часовой, сменивший Плосконоса, был коротконогий, лопоухий малый. Разгоняя скуку, он прихлопывал газетой, свернутой в трубку, надоедливых мух. Выходя в коридор, Мегги увидела на белой стене с дюжину пятен.

– Мне тоже нужно выйти! – крикнул Фенолио, возможно пытаясь хотя бы под этим предлогом отговорить Мегги от ее затеи, но часовой закрыл дверь прямо перед его носом.

– По очереди! – рявкнул он. – А коли невтерпеж – можешь прямо из окошка.

Прихватив с собой газету, он повел Мегги в туалет. По дороге ему удалось прихлопнуть еще трех мух, а также бабочку, лихорадочно махавшую крылышками. Наконец он пинком отворил одну из пяти дверей, последнюю перед лестницей, ведущей к выходу.

«Еще только парочку шагов! – думала Мегги. – Я сбегу вниз по ступенькам быстрее, чем он».

«Умоляю тебя, Мегги, выкинь из головы эту идею! – вспомнила она слова Фенолио, которые он успел прошептать ей вдогонку. – Ты не сможешь сбежать – заблудишься. Там, за стеной, на много километров вокруг – сплошной дикий лес! Знай отец, что ты затеваешь, он как пить дать отшлепал бы тебя!»

«А вот и не отшлепал бы», – подумала Мегги.

Но, очутившись в тесной каморке, в которой не было ничего, кроме унитаза и ведра, она чуть было не утратила всю свою решимость. На улице было так темно, так ужасно темно! И до дома Каприкорна было далеко.

– Я все равно попробую! – прошептала она, прежде чем открыть дверь. – Я должна!

Но уже на пятой ступеньке часовой настиг ее и, забросив на плечо, как мешок картошки, понес обратно.

– Еще раз попробуешь сбежать, я отведу тебя к боссу! – предупредил он, вталкивая ее в комнату. – Уж он-то придумает, как тебя получше наказать!

После его ухода она тихо всхлипывала, наверное, целых полчаса, а Фенолио сидел рядом и смотрел в белую стену неподвижным взглядом.

– Все в порядке, – с несчастным видом бормотал он. – Все уже хорошо.

Но все было совсем не хорошо, все было просто ужасно.

– Нам ведь даже посветить нечем! – сказала наконец Мегги. – И книги они забрали.

Фенолио вдруг сунул руку под подушку и положил ей на колени фонарик.

– Я нашел его под своим матрасом, – прошептал он. – А еще там было несколько книг. Видно, кто-то их спрятал.

Наверняка Дариус, чтец. Мегги вспомнила, как маленький, тщедушный человек со стопкой книжек в руках спешил через всю церковь Каприкорна. И фонарик, скорее всего, был тоже его. Сколько же Каприкорн продержал его в этой комнате?

– В шкафу я нашел шерстяное одеяло, – прошептал Фенолио. – Я положил его на твою верхнюю кровать. Мне туда все равно не забраться. Я попытался, но ее качает, как суденышко в бурном море.

– Мне больше нравится спать наверху. – Мегги провела рукавом по лицу, вытирая слезы: плакать расхотелось, все равно без толку.

Книги Дариуса Фенолио положил на кровать Мегги вместе с одеялом. Она разложила их в ряд: затрепанный детектив, книга о змеях, еще одна об Александре Македонском и «Одиссея». Все книги для взрослых. Для детей был только сборник сказок да «Питер Пэн», которого она читала уже раз пять, если не больше.

За дверью часовой вновь принялся шлепать газетой мух, а на нижней узкой кровати ворочался Фенолио. Мегги знала, что заснуть она все равно не сможет, не стоит даже пытаться. Она еще раз посмотрела на книги – они напоминали ей запертые двери. В какую из них войти? За какой ей удастся забыть обо всем – и о Басте с Каприкорном, и о «Чернильном сердце», даже о себе?.. Да обо всем на свете!

Детектив и книгу об Александре Македонском она сразу отложила, потом немного подумала и принялась за «Одиссею». Видно, Дариус ее очень любил и буквально зачитал до дыр – он подчеркивал некоторые строчки, иногда так сильно, что местами прорвалась бумага: «Но не спас он друзей, как к тому ни стремился…» Полистав истрепанные страницы, Мегги закрыла книгу. Нет. Она слишком хорошо знала сюжет и боялась древних героев этой книги, пожалуй, не меньше, чем людей Каприкорна. Мегги смахнула оставшуюся на щеке слезинку и провела рукой по детским книжкам. Сказки. Честно говоря, сказки она не очень-то жаловала, но эта книжка была удивительная. Тонкие, как папиросная бумага, страницы с маленькими буковками и красивыми картинками, на которых художник изобразил гномов и фей, призывно шелестели. В сказках говорилось о могучих героях, огромных и сильных, как тигры, и бессмертных, но коварных существах: великанах-людоедах, жадных до золота гномах, злых феях. Мегги посветила фонариком на последнюю книжку – «Питер Пэн».

Вообще-то фея там тоже была не очень добрая, зато Мегги хорошо знала тот мир, что ждал ее в этой книге. И может быть, в такую темную ночь туда и стоило отправиться. За окном изредка ухал филин, но в деревне Каприкорна все спали, было тихо. Фенолио что-то пробормотал во сне и начал похрапывать. Мегги залезла под одеяло, достала из рюкзака свитер Мо и, сделав из него подушку, положила под голову.

– Пожалуйста, – прошептала она, открывая книгу, – забери меня отсюда хоть на часок, очень прошу.

За дверью что-то бурчал часовой. Может, ему было просто скучно. Деревянные половицы скрипели у него под ногами, а он все вышагивал перед запертой дверью.

– Унеси меня далеко-далеко! – снова зашептала Мегги. – Пожалуйста!

Она провела пальцем по строчкам на шершавой бумаге, устремляясь за буквами в дальнюю даль – в другое время и в другой дом, где не запирали дверей и где не было людей, одетых в черное.

«Минуту спустя после того, как фея появилась в детской, маленькие звездочки разом подули на окно, оно растворилось, и в комнату влетел Питер, – едва слышно читала Мегги. Казалось, она слышала скрип рам. – Ровно половину пути к дому Дарлингов он нес Динь-Динь на руках, поэтому он был весь обсыпан пыльцой, которой обычно посыпают себя феи».

Можно понять Сажерука, который так по ним скучает. Но сейчас это была запретная мысль. Не о нем следовало думать, а только о Динь-Динь, Питере Пэне и Венди, которая безмятежно спала в своей постельке и еще ничего не знала про странного мальчишку, влетевшего в ее комнату в диковинном платье из сухих листьев и прозрачной смолы.

«“Динь-Динь, – позвал он тихонько, после того как убедился, что ребята спят. – Динь, ты где?” Динь-Динь сидела в кувшине, и, надо сказать, ей это очень нравилось, потому что до сих пор ей никогда не приходилось попадать в кувшин с водой».