Ольга Романовская - Гранит науки и немного любви [litres]

Боль ушла, только дышалось с трудом.

Затем пришел черед других повреждений. Магистр Аластас справился с ними играючи, после приподнял мою голову и накрыл затылок ладонью. Потянуло в сон. Не удержалась, зевнула.

– Готово, – донесся сквозь дрему голос лекаря. – Девочка ударилась обо что-то твердое, падала с высоты. Толкнули, очевидно. А еще у нее в носу вода.

– Спасибо, – посуровевшим голосом поблагодарил Лазавей. Ясно, кое-кому влетит. – С ней можно поговорить?

– Конечно. Студентка совершенно здорова, только пусть нос с денек не трогает.

Магистр снова подсел ко мне.

– Не выспалась? – Лазавей погладил по волосам.

Хотела встать: раз здорова, зачем валяться, но Эдвин удержал, уложил обратно.

– Вам нельзя совершать резких движений.

Смутившись, отвернулась. Лазавей смотрел в упор. Он был так близко, практически навис над моим лицом.

Губы пересохли, захотелось облизать их языком.

Вот леший, будто на иголках!

Где-то на подкорке сознания мелькнула мысль: поцелует!

Сердце пустилось в галоп, гоняя кровь к лицу.

– Это Осунта, Агния? – тихо спросил Лазавей.

Я тонула в его глазах и, завороженная, не могла вымолвить ни слова.

Расстояние между нами стало критическим, еле сдерживалась, чтобы не податься вперед и не сложить губы трубочкой. А вдруг не поцелует? Попаду в глупое положение. Лучше пусть сам.

Замечтавшись, вздохнула.

– Агния, – вернул из мира грез вопрос магистра, – это сделала Осунта Тшольке? Ее видели сегодня в студенческом доме, да и ночью она вела себя странно.

Еще раз вздохнула и кивнула. Когда так спрашивают, промолчать невозможно.

Лазавей посуровел и выпрямился. Глаза потемнели, возле рта залегла глубокая складка. Магистр сделал круг по комнате и в сердцах, не стесняясь присутствия лекаря, пробормотал:

– Только женских войн мне не хватало! Две ревнивицы на птичьих правах!

Значит, так?

Очарование момента прошло.

Не такой уж Эдвин и милый.

Прав, значит, нет? А кто авансы делал, обнимал? Целовал, наконец. То заботится, то делает вид, будто равнодушен.

Нарушив запрет, села. Перед глазами плавали красные круги – последствия сотрясения.

Отыскала взглядом магистра и зло прошипела:

– Забудьте, что я вам говорила! Передайте Осунте, я никого не люблю и любить не собираюсь.

Вот так. Я себя не в канаве нашла, не позволю вытирать ноги о девичью гордость.

Магистр Аластас понимающе улыбнулся и удалился. Судя по шуму из-за двери, он прогнал подслушивавшего помощника.

Мы остались одни.

Думала, Эдвин начнет разубеждать, а он:

– Успокойтесь.

Холодно и официально.

Конечно-конечно, я помню, что вы преподаватель.

Плюхнулась обратно на жесткую койку, отвернулась к стене и закрыла глаза, подумывая о вечернем визите в кабачок.

Дальнейшего совсем не ожидала.

Лазавей взял на руки и усадил к себе на колени.

Оторопело уставилась на него.

А как же преподавательская этика?

– Разве вы не ревнивица и у вас действительно есть какие-то права? – с укором спросил Эдвин и провел пальцем по щеке. – Ну, на что обиделись?

Промолчала, наслаждаясь негаданным счастьем. Много ли женщине надо, чтобы простить?

Счастье длилось недолго.

Магистр отпустил, собрался уходить, а я все гадала, испытывает ли он ко мне хоть какие-то чувства. В итоге не выдержала и робко спросила:

– Могу я надеяться? Или у вас намечается свадьба?

Эдвин обернулся и удивленно глянул на меня.

– Какая свадьба? С кем?

– С магистром Тшольке, она сама говорила.

– Так! – с шумом втянул воздух Лазавей и быстрым шагом направился к двери.

Сдается, Осунта забыла посвятить его в свои планы.

Полежала немного и отправилась учиться: здоровым в лазарете нечего делать. Учеба в Школе иных доказала, что конспект лучше писать самой. На третью пару поспею, а пока быстро перекушу.

Лекция по демонологии началась с визита ректора. Пришел он не один, а с Осунтой Тшольке. Магистр выглядела несчастной, обиженной и непривычно тихой.

– Агния Выжга, встаньте, пожалуйста, – попросил ректор, извинившись за прерванное занятие.

Все взоры мгновенно устремились на меня. Сокурсники пихали друг друга локтями, строя догадки, чем я провинилась.

Догадываясь, что речь пойдет об отчислении, поплелась к преподавательскому столу. Утешало одно: Тшольке тоже достанется. Вот бы уволили!

Осунта метнула на меня гневный взгляд и расползлась в фальшивой улыбке, заметив, что ректор за нами наблюдает.

– Речь об утреннем инциденте, – она беспокойно всматривалась в лица студентов. – Часть вас стали свидетелями, как я ударила студентку Агнию Выжгу. Подобное поведение недопустимо для преподавателя, однако она тоже совершила несколько порочащих честь будущего мага поступков. Например, нахамила мне, открыто выказывала неуважение, провоцировала. Признаю, следовало сдержаться, но сказалась усталость. Полагаю, Агния согласится поведать о своем поведении.

С каждым словом Осунта обретала уверенность, становилась прежней, тогда как я, наоборот, опускала голову.

Плохо, очень плохо! Отмолчаться не выйдет.

Неохотно поведала часть правды: неуважение старших, оскорбления, неприличное слово на окне.

– Дурно, Агния, очень дурно, – погладил бороду ректор. – Не ожидал от вас! Вас обеих, – подчеркнул он, глянув на Осунту.

Магистр вновь сослалась на усталость и попросила дать короткий отпуск.

Чего я не ожидала, так извинений. В долгу не осталась, солгала, будто сожалею о дурацкой выходке, и вслед за Осунтой и магистром Айвом вышла за дверь. Основные разбирательства состоятся вдалеке от посторонних ушей.

В кабинете ректора поджидал Лазавей, хмурый, как грозовая туча.

Закрыв дверь и наложив на нее заклинание, магистр Айв сел за стол, цокнул языком и лукаво уставился на Эдвина. Тот не отвел взгляда, наоборот, только выше поднял подбородок.

– Н-да, Эдвин, не ожидал! Девочки за многими бегают, но чтобы преподаватель и студентка дрались за мужчину!.. Чем ты их привлек и когда успел Агнию охмурить?

В голосе магистра Айва не слышалось осуждения – напротив, пожилой маг тихонько посмеивался в бороду и улыбался.

– Мне самому неприятно оказаться в центре скандала, – признался Лазавей, взглядом приказав нам с Тшольке молчать, во избежание, так сказать. – Я полагал, после вчерашнего разговора Осунта все поняла.

– Ты… ты не можешь, ты пошутил! – в отчаянии выкрикнула Тшольке, порывисто вцепилась в ворот рубашки любовника и, будто обессилев, повисла на нем. Она выглядела… жалко. На такую нельзя сердиться. – Эдвин, ты…

Не в силах закончить фразу, она с мольбой заглянула в глаза Эдвина. Даже жалко ее стало. Неужели любила? А я: последний шанс, последний шанс!