Ольга Романовская - Гранит науки и немного любви [litres]

За приступом ярости накатили пустота и обида.

Хорошо, Светаны нет: никто не увидит, как я рыдаю в простыню. Вцепившись в нее, всхлипывала и желала разлучнице знакомства с диким роем. Сама в меде вымажу, чтобы все слетелись: и осы, и пчелы, и шершни, – искусали, превратили в алый бычий пузырь.

Хендрик, зеленоглазая скотина, сволочь, я тебя любила! Маг ползучий, не получишь развода!

Он мне изменил. Хоть бы постыдился жене расписывать, как с другой спал! Но нет, Хендрик постарался, чтобы я узнала, все в подробностях изложил. В конце – плевок: забирай вещи и проваливай.

Как давно начал хвостом крутить, сколько раз валялся в нашей кровати с другой, которую, видите ли, любил? А меня? Мне он лгал? Или та девица грудастее и покладистее?

Муж возлагал вину на меня. Мол, сама толкнула. Как только наглости хватило! Мол, не берегла я семейный очаг, по академиям болталась. Целый поток укоров – и восхваление новой пассии. Она и готовит вкуснее, и мужу не перечит, и хозяйка отменная, и в невежестве счастлива, и детишек много хочет. Идеальная женщина, по мнению Хендрика, да еще и беременная. Хоть бы это постеснялся писать! То есть, пока я сдавала экзамены, он другой ребеночка сделал, бросил законную супругу, объявив наш брак досадной ошибкой.

Припомнила скупые выражения, в которых Хендрик сообщал о разводе. Все письмецо на одной страничке уместилось. Встретил другую, завязались отношения, она хорошая, а ты дрянь и не жена мне более.

Хмырь болотный, я тебе мозги вправлю! Загулял, кобель паршивый, от рук отбился. Ведь всегда до женщин падок был.

Я, конечно, тоже молодец: оставила без пригляда. Так ведь не думала, что он… Ну погулял бы тайком – нет же! Не иначе, лахудра постаралась, нашептала обо мне гнусностей.

Мама – почему она молчала?

Плотно сжала губы, утерла слезы и начала собираться. Сегодня же уезжаю. Пусть в глаза все скажет, трус!

Когда прощался, целовал, ничего не предвещало… Почему?!

Душила накатившие слезы рукавом. Плечи тряслись.

Муж меня больше не любит. У него другая, она беременна, а я – неблагодарная тварь.

Мы и не ссорились толком, всегда мирились. Хендрик зимой со мной на ярмарку ездил, бусы купил, улыбался… и уже спал с той женщиной.

Разрыдалась в голос, перемежая всхлипы проклятиями.

Может, письмо – это шутка? Хендрик не подлец, он не мог так поступить. Просто хотел напугать, чтобы бросила академию, примчалась к нему. Он же грозился принять меры. Конечно, в остальных письмах ведь ни намека на развод, мама тоже молчала. Опять же, радовался, что на лето приеду, говорил, соскучился. И я тоже…

Так, хватит распускать нюни, Агния! Из доказательств – только бумажка, мало ли в каком состоянии она писалась. Почерк опять же странный, пусть похож на почерк Хендрика. Он немного иначе петельки делает, чуть короче, и на перо не налегает, хотя в остальном как обычно. Точно, выпил, наслушался дружков и припугнул. Если бы муж действительно подал на развод, меня бы разыскал поверенный, вручил приглашение в суд. Надо у Лаэрта спросить, не приносили ли, он лгать не станет.

Более-менее успокоившись, уложила вещи. Одного узелка хватит, нечего всю жизнь с места на место перетаскивать. Перекушу – и вперед, искать попутный купеческий караван.

Боевой настрой высушил слезы.

Оставив пожитки на постели, спустилась вниз. Походя подняла подушку – нечего хорошей вещи на полу валяться!

Лаэрт божился, что никаких других писем не приходило, никто не разыскивал, слухи не распускал. Правды рассказывать не стала, хотя друг выпытывал. Прости, Лаэрт, не сейчас.

Поесть удалось в преподавательской столовой. Туда меня милостиво пустили как участницу оморонских боевых действий. Удивилась, застав за соседним столом Алоиса, а потом вспомнила: некромант на несколько дней задержался в академии.

Ксержик носом чуял неладное. А может, просто заметил опухшие веки и опущенные уголки губ. Встал, подошел и поинтересовался, с чего вдруг стала ревой-коровой. Отцовская забота проснулась? Сомневаюсь, да и поздновато. Отмахнулась, буркнув про соринку в глазу. Папаша хмыкнул и посоветовал больше гулять на свежем воздухе: «Чтобы в меланхолию не впадала». Алоис извлек из кармана шоколадку и положил на стол.

– Ешь. Поможет придумать решение проблемы. Только не лги, будто ее нет.

И все, ушел, даже не расспросил толком.

– Кто это? – глянул ему вслед Лаэрт. – По виду – маг, но не из академии.

– Он из Школы иных. Мой папаша.

Объяснять подробнее не было ни сил, ни желания.

Тем же вечером я покинула Вышград. Не одна: Лаэрт уперся рогом, не пожелал отпускать в таком состоянии. Не знаю, как объясню все Хендрику. Увидит с другим мужчиной, решит, будто изменяю, поэтому взяла с эльфа слово, что он ни в нашем доме, ни в деревне матушки носа не покажет. Лаэрт согласился, обещав сойти раньше, чтобы не компрометировать. Золото, а не друг!

Глупо, но тайно надеялась, Алоис перебросится со мной парой слов перед отъездом. Увы, он предпочитал общество магистра Тревеуса.

Посматривала по сторонам и гадала, что творится с семейным очагом. Поклонниц у Хендрика всегда было много, не удивлюсь, если одна из них оказалась ушлой девицей. Могла и письмецо написать.

Почерк опять-таки странный: похож, но некоторые буквы другие.

Поразмыслив, оправдала супруга. Он на подлость не способен. Ничего, познакомлю молодуху с острыми каблуками, а Лаэрт огненными шарами волосенки спалит. Станет тролльей невестой.

Однако внутри скреблось беспокойство, нашептывая: нет дыма без огня.

Лаэрт слово сдержал, попрощался в небольшом городке на тракте. Прежде взял оба адреса и назначил встречу на постоялом дворе. Последний сама же посоветовала – эльф приедет в наш городок при первой возможности.

Не удержалась, сначала заглянула к матери. Сердце, конечно, не на месте, но если случилось, то случилось.

Родительница обрадовалась, напекла оладий, обещала опару под пироги поставить. Только вот меня волновал Хендрик, не могла ни о чем другом думать. Да и больно подозрительно мама суетилась, глаза отводила.

– Ничего не случилось. – Вот и теперь отвернулась. – Тяжело ему без хозяйки, работает много, а так жив-здоров.

– Ма-а-м? – усадила за стол, помешала опять повернуться спиной. – Ты чего-то не договариваешь. Не надо меня щадить, говори как есть.

Но мать стояла на своем: ничего не знаю, не лгу, дочка.

Ладно, может, отчим скажет? Тот заверял: ничего дурного о Хендрике не слышал.

Успокоиться бы, отчим ведь врать не умел, только не могла, дурное предчувствие мучило.

От деревни до города двадцать верст, пока новости дойдут… В итоге всю ночь проворочалась. Из головы не шло: обманывает матушка, щадит. То взгляд отведет, то разговор на мое житье-бытье в Вышграде переведет. В итоге сговорилась с соседом, чтобы отвез в город. Заодно местные сплетни послушаю.