А Говард - Принц Зазеркалья

Значит, Джеб без Морфея станет легкой добычей, а Морфей без Джеба полностью лишится магии – с его точки зрения, это хуже смерти. Пожалуй, он вряд ли обрадуется, узнав, что мы растворили его трость.

Я наклоняюсь через край и провожу ладонью по воде.

– Трость превратилась в лужицу краски. Джеб нарисовал ее, а вода уничтожила… – я хмурюсь и продолжаю: – Значит, сегодня нас защищает вода, а не остров. Но почему лодка не растворяется? И морской конек. Они тоже созданы Джебом. Почему они не тают?

Я вытираю руку о штаны.

– Джеб не рисовал морского конька, – отвечает папа, продолжая рассекать веслами плещущие волны. – Это здешнее животное. Джеб и Морфей приручили его. А что касается лодки… Джеб мне кое-что сказал, когда я спросил про то… существо. Про его двойника. Почему он искажен.

– И что?

– Он начал что-то объяснять про границы художественной реальности. Образы и персонажи с одной картины способны сосуществовать. Большинство созданий Джеба находятся в той обстановке, которая им задана. Но если он нарисовал что-то на чистом холсте… и если оно забредает на чужую территорию… может случиться что-нибудь непредсказуемое.

Я задумываюсь. Теперь понятно, почему Никки может вылетать в зазеркальный мир, а эльф-двойник Джеба – ТК – бродить по коридорам.

– Значит, если что-то нарисовано на картине, где есть вода, оно не растает. А если нет…

– Правильно. Видимо, двойник Джеба смешался с какими-то другими рисунками и начал рассыпаться на кусочки.

Папа говорит это, и я вспоминаю слова нарисованной феи: «От тебя останутся одни клочки». Морфей сказал, что все рисунки знают, как я выгляжу. А Джеб обмолвился, что некогда в его картинах возникло мое лицо. То есть он нарисовал меня.

Может быть, фея решила, что я заблудившийся рисунок, которому нечего тут делать. Ожившие рисунки собирались порвать меня на куски за то, что я явилась к ним. Ну или, как сказал Морфей, они желали отомстить за своего создателя.

По моей спине ползет неприятный холод.

– Элли, – говорит папа уже другим тоном. – Ты должна знать еще кое-что: Джеб не спросил о сестре и матери. Более того, он говорит о них так, как будто они здесь. Как будто он с ними видится.

Слезы, которые я долго удерживала, наконец прорываются и текут по щекам.

– Это я виновата, – говорю я, вытирая лицо тыльной стороной ладони. – Я так обидела его, что теперь он предпочтет остаться здесь и создать для себя фальшивую реальность, чем вернуться в мир, полный дурных воспоминаний.

– Почему ты всё время об этом твердишь? Чего я не знаю? – спрашивает папа и перестает грести.

Мы всего в нескольких метрах от острова. Лучше бы он продолжал работать веслами. Я не хочу начинать этот разговор. Мне и без папиного осуждения плохо.

– Кое-что произошло в день выпускного, – неохотно отвечаю я. – Перед балом.

– Дай я угадаю… тут замешан Морфей.

Я издаю стон.

– Мы один раз поцеловались! Почему Джеб так огорчился из-за какого-то глупого поцелуя?

– Так, подожди, – папа откидывается назад, заставив лодку покачнуться. – Ты поцеловала этого заносчивого… Ну, я даже не знаю, что сказать.

– Я тоже.

Папа еще не так разозлится, если узнает остальное. Что это был не первый раз. Что Джебу известно и про другой наш поцелуй с Морфеем, в Стране Чудес. Я сказала Джебу, что это ничего не значит – и солгала, – а потом сделала снова то же самое… пусть даже я не хотела, чтобы всё зашло так далеко. Морфей обернул ситуацию к собственной выгоде… как всегда.

– Ты совершила ошибку, Алисса, – говорит папа, словно прочитав мои мысли. – Морфей манипулирует другими. У него нет никаких принципов. И он не человек.

– Мама тоже. И я. И Джеб, если на то пошло, больше не человек. Разве от этого ты любишь нас меньше?

Луч маяка озаряет лодку. Мое лицо горит под пристальным папиным взглядом.

– Ну что ты. Но… любовь? Неужели ты любишь Морфея?

Я с трудом сглатываю.

– Не знаю. Это неразрывно связано с моим долгом перед Страной Чудес. Но между нами есть и что-то настоящее. Очень сильное… – я отодвигаюсь дальше на скамейке. – Всё сложно.

Папа вновь берется за весла.

– Я знаю, какие чувства ты испытываешь к Джебу. Там всё просто и чисто. Вы были друзьями с того дня, как познакомились. И дружба переросла в нечто иное. Это факт, Бабочка. И большая редкость. Лучший вид любви. Джеб хотел сделать тебе предложение. Ты об этом знала? Он попросил у меня твоей руки.

Мои глаза щиплет. Совершенно в духе Джеба – придумать нечто настолько старомодное и прекрасное. По крайней мере, в духе Джеба, которого я знала когда-то.

– Он сделал мне предложение, – наконец выговариваю я. – И я не успела ответить.

– И какой ответ ты собиралась дать?

– «Да», – без колебаний отвечаю я. – Но это было до того…

Папа смотрит на звезды.

– Я понимаю. До того как он и мама оказались здесь.

Я хочу поправить его, но тогда неизбежно начнутся вопросы, на которые я сегодня отвечать не в силах.

– Ты – единственная, кто может достучаться до Джеба и помочь ему отыскать дорогу домой, – настаивает папа. – Но для этого нужно забыть про Страну Чудес.

– Нет!

Я ставлю локти на колени и подпираю голову руками, чтобы она не взорвалась.

– Я королева. У меня есть обязанности, которые ты даже не можешь представить. Нельзя отказываться от половины души. Нельзя поворачиваться спиной к миру, который зависит от моих решений. Я уже пыталась это сделать… – я обвожу жестом всё вокруг и продолжаю: – Ну, ты видишь, как здорово получилось. И я больше никогда не буду уклоняться от ответственности. У меня есть долг перед подземцами. Мне они небезразличны. Если Джеб хочет, чтобы у нас с ним было совместное будущее, ему придется смириться с тем, что я буду учитывать интересы Страны Чудес при любой необходимости выбирать… и так до конца жизни, – я вспоминаю про дневник у себя на шее. – И при любом решении, которое я приму здесь.

Папа гребет сильнее, заставляя воду кипеть.

– В первую очередь ты человек. В нашем мире у тебя тоже есть обязанности. Перед людьми, которые связаны с тобой и любят тебя. Не увлекайся властью и интригами настолько, чтобы позабыть об этом. Иначе ты сделаешь то же самое, что и Джеб. Откажешься от своей человеческой половины.

Отпечаток, оставленный Червонной Королевой, вновь напоминает о себе мучительной болью в груди. Я стискиваю лежащие на коленях руки, чтобы не согнуться пополам.

– Я ни от чего не отказываюсь, – выговариваю я. – Я пытаюсь добиться равновесия.

– Каким образом? – спрашивает папа. – Безумие противоположно равновесию. Я видел, как другая половина взяла власть над тобой. И, честно говоря, это меня пугает. Тебя влечет к темноте, к беззаконию. Влечет к…