Ольга Михайлова - Оборотни Митрофаньевского погоста

Дальше - больше. На девиц действует мужская мощь, при этом, в какой ипостаси она выступит, победителя или смиренного паладина, не столь уж и важно. Клодий метнул монету: орёл - он будет первым любовником, решка - робким обожателем. Выпала решка. Ну, что же, меньше движений - больше достижений. В вихре танца он шутя покорил сердце Нины, легко уверил девицу, что сердце его принадлежит ей, он не может больше противиться сердечной приязни, она должна знать о его любви. Ведь он пришёл сюда только потому что узнал - она будет здесь...

Но любит ли она его?

Он прекрасно знал магию слов любви, хоть сам всегда смеялся над глупостью девиц, таявших от любовных признаний, как шоколадки на солнце. Знал и силу красоты и не сомневался, что устоять перед напором мужской мощи, склонённой со словами любви к её ногам - ни одна дурочка не сможет. Нина, увидевшая в нём предмет своих мечтаний и принца своих сновидений, была влюблена в него раньше, чем он заговорил. Клодию оставалось лишь назначить час свидания у дома Палецких, куда он обещал прийти на через день, утром.

Несмотря на самолюбие, Клодию пришлось согласиться, что не он один одарён талантами и остроумием. Когда увидел в бальном зале своих дружков, он вынужден был признать за ними и юмор тонкий, и артистизм немалый. Цециций рассмешил его, ну а Постумий так и удивил просто. Все-таки в уме им не откажешь... Дружки, как истинные джентльмены, крутились около девиц Любомирских, и явно не без успеха, по крайней мере, на физиономиях их при прощании написано было выражение паскудное и сияющее, видать, от души повеселились оба.

Впрочем, некогда Клодию было на дружков-то любоваться, времени было в обрез.

Заворожённая его красотой девица уже почти ничего не соображала, он же открыл ей удивительную тайну. Он бывал в дальних краях и много путешествовал, и в Риме однажды один святой человек подарил ему образок из самого Иерусалима с древним знаком Вечности и Любви. Если наденет его твоя возлюбленная, сказал он, верна тебе будет, забыть тебя не сможет. Более того, стоит ей только позвать тебя ночью, поцеловав образок, - ты тут же ей и приснишься. Нина охотно надела образок. А дальше - что же, путь в спальню был ему отныне открыт.

Ох, какие же сны начала видеть с того дня девица, какие видения её посещали - от яви и не отличишь, какие ласки дарил ей по ночам её прекрасный возлюбленный, как страстно обнимал! Голова девицы кружилась, она перестала различать день и ночь, не видела ничего, кроме своего любимого - ну тут уж, что же, таковы женщины.

Столь же весело забавлялся он и с Елизаветой Любомирской, которой вручил такое же письмо в вихре бала, и такой же образок и заповедал хранить эту тайну сердечную даже от сестры и подруг.

Тем временем Цецилий Профундус, наглый и прожорливый упырь, подкрадывался к девице Анастасии Любомирской, и потихоньку уже лакомиться начал, и подходы искал к девице Лидии Черевиной, и вдруг... случилось такое, чего не ожидали и не предвидели ни Клодий Сакрилегус, ни Цецилий Профундус, ни Постумий Пестиферус. В планы нечистой силы вторгся элемент закономерности русской рулетки, дурной случайности.

Что ж, отрицание случайности неизбежно приводит к фатализму, бесы однако же не верят в предопределённость. События, по мнению нечистой силы, всегда связаны с людьми, которые не руководствуются общей волей и единым планом, их стремления непредсказуемы и иррациональны. Как же тут не быть случайностям-то? В итоге Клодий Сакрилегус, Цецилий Профундус и Постумий Пестиферус сами оказались зрителями позабавившей их бытийной драмки, что, скажем прямо, немало повеселило Клодия и Постумия, но обозлило Целилия.

Однако не будем забегать вперёд.

Князь Михаил Феоктистович к пятому часу просто слег, беспрестанно стонал и звал дочь. Между тем непонятное исчезновение Елизаветы Любомирской насторожило уже всех. Если девица, подлинно ничего не зная о гибели сестры, отлучилась в модные лавки - давно бы уже воротилась. Сыщики, направленные на её поиски, обошли все близлежащие места и магазины и вернулись ни с чем: княжны Любомирской там никто не видел.

Теперь полицейские испуганно переглядывались. Если одна сестра выловлена утром из Невы, а второй нет дома почитай невесть с какого часа, - не резонно ли предположить, что погибли обе? Но с чего бы таким богатым молодым девицам вдвоём в Неву-то бросаться? Если же стали они жертвой убийства - кому их убивать-то надо было? Они могли привлечь только охотников за приданым.

Тут мысль Путилина пошла уже истинно криминальным путём: он пожелал узнать о завещании князя. Любомирский, разбуженный от сонных зелий, коими его напичкал доктор, сказал, что всё оставил дочерям, у него других наследников нет.

- Ну, а после дочерей кто наследует?

Князь поднял на Путилина сонные, заплывшие глаза. Он понял и задумчиво покачал головой.

- Нет... не может того быть. Сестра умерла. Есть родственник, мой двоюродный брат, Алексей. Он в Москве с женой живёт. Детей у них нет. Нет, не он это. И не нищий он, и сам говорит - жить не для кого. И не мог он внучатую свою племянницу... - Князь снова завыл, - любит он Настёну-то... не он это... Зачем ему... Доченька моя!...

Корвин-Коссаковский поморщился, сердце его сжалось, князя, что ни говори, было жаль. Он давно простил его сиятельству злословие и язвительные остроты, ибо перед лицом такого горя можно было простить всё. Но один вопрос он Любомирскому задал:

- А Николаев, что умер года четыре назад, он вам кем приходился?

Князь тупо посмотрел на Арсения Вениаминовича, явно не понимая, о чём он спрашивает, но потом всё же сообразил и ответил.

- Что за разница... Племянник он мне.

- А чей он сын? У вас с Татьяной ещё одна сестра была?

Князь мрачно поглядел на него исподлобья.

- Если не по праздному интересу спрашиваете...

- Не по праздному, - твёрдо проговорил Корвин-Коссаковский.

Любомирский вздохнул. Глаза его теперь были живыми и больными.

- Танькин он сынок, но не Перфильевский, тот уж умер тогда, а большого человека, что Таньку тогда обхаживал. Она его племянником называла, говорила, что сын, дескать, дальней родственницы.

Корвин-Коссаковский задумчиво кивнул и ничего не сказал. Потом, уединившись в зимнем саду, погрузился в тёмные, непроницаемые размышления. Арсений Вениаминович был абсолютно уверен, что дело это не будет числиться Путилиным среди раскрытых, ибо уверенно прозревал за произошедшим шалости бесовщины. Да, это были проделки Клодия Сакрилегуса, Цецилия Профундуса и Постумия Пестиферуса. И то, что покойник Николаев был родным этой семейке по крови, усугубляло его подозрения во сто крат.