Эмили Мартин - Огонь из пепла

— Леди королева, пытаетесь подбить меня на нарушение субординации?

— Нет, — сказала я. — Просто не понимаю причины.

Он рассмеялся.

— О, мне лучше оставаться здесь. Завтра нас ждет серьезная гребля, и я не хочу быть уставшим. А еще, хоть мне и нравится Элоиз, но не так, как ей нравлюсь я. Не стоит ее обнадеживать. Тогда мне пришлось бы покупать ей напитки, а она поила бы меня, а пьяным я очень болтлив. Я мог бы случайно пригласить ее замуж.

— Такое часто бывает?

— Раз или два в день.

Я отвела взгляд, кривя губы от веселья.

— Зачем ты это делаешь?

Я повернулась к нему.

— Что делаю?

Он склонился на локоть и чуть склонил голову.

— Скрываешь свои улыбки. Ты всегда отворачиваешься или поджимаешь губы.

Я посмотрела на сияющий берег.

— Еще один урок мамы. «Не показывай то, что испытываешь на самом деле. Показывай то, что позволит управлять».

Я ощущала его взгляд. На реке вспыхнуло над деревьями огонь, и все завопили.

— Я был бы ужасным правителем, — сказал он.

Я слабо улыбнулась, глядя на берег реки.

— Наверное. У меня было строгое воспитание. Если твоя мама была человечной, то моя — высокомерной. Чаще всего она говорила мне: «Ты страна».

Он залепетал:

— Но… это… не так. Ты — управление страны.

Я посмотрела на него краем глаза, еще улыбаясь.

— Нет, Ро. Я — озеро Люмен. Я не могу действовать независимо от него. Мама знала это, и она знала, что ребенку это сложно понять. Несмотря на повторение и строгость обучения. Она знала, как мне было тяжело.

— И с озером Люмен это сработало чудесно, — сказал он. — Но я думаю лишь о том, что мама говорила девочке не улыбаться.

— Отец исправлял это, — сказала я, глядя на реку. — Даже когда он не мог встать с постели, мы с Кольмом ложились рядом с ним. Мы прятались под одеялом, и он рассказывал нам сказки, — я помнила безопасную тьму под одеялом с резким травяным запахом лекарства отца. — Он прятал под подушкой кукол на пальцы, чтобы рассказывать истории.

— Когда он умер?

— Мне было восемь, но он болел годами, — я вспомнила его изображение на портрете родителей, художница устала скрывать бледность его лица, еще и изобразила впавшие щеки и редеющую бороду. К счастью, она уловила живой блеск его голубых глаз.

— Что с ним было? — спросил Ро. — Чахотка?

— Рак.

— Ох, — он вздохнул. — Чертов рак.

— Да, — я заправила пострадавшие пряди за ухо. — И вот еще. Перед похоронами мама привела меня в комнату и сказала: «Если хочешь плакать, плачь сейчас».

Ро тряхнул головой.

— А ты?

— Часами рыдала.

Мы молчали минуту. Над деревьями вспыхивали огненные волоски, вызывая аплодисменты.

— Помню, когда прибыли корабли, — сказал он. — Военные корабли Алькоро. Когда они двигались в Люмен.

Я посмотрела на него в тусклом свете.

— Да?

— Они двигались по каналу с берега. Мы не знали, куда. Думали, что в Лилу, но не понимали, зачем. А потом они проплыли, все двенадцать, и мы начали подозревать, что происходит. И когда прибыли вести, что озеро Люмен пало, в стране было странное затишье. Помню, в Лилу люди шептались весь день после новости.

Я повернула голову к празднику у реки, потому что горло вдруг сдавило, а глаза горели. Я сморщила нос, пытаясь прогнать незваное чувство.

К счастью, он не заметил. Он тоже смотрел на реку.

— Я еще никогда не доставлял столько посланий. Сенаторы были безумны, потому что власть Алькоро на западе и севере лишала шансов вернуть независимость. Селено укрепился. Люди, что помнили Сиприян свободным, старели. Еще лет десять, и их не станет. Многие переживали, что мы забудем о жизни под своим знаменем.

Я повернула голову, изобразив кашель, и вытерла глаза.

— Я плыла через Лилу, — сказала я. — Когда мы сбегали в Матарики.

— Я был там, — сказал он. — Может, увидел тебя и принял за русалку.

— Мы не задерживались, — сказала я. — Хотя Арлен явно украл для нас тот пирог.

— Мой пирог! — воскликнул он.

Смешок вырвался раньше, чем я смогла остановить его, и он прочистил мое горло. Ро вздохнул, уголок рта был приподнят, пока он смотрел на берег реки.

— Жарче пламя, крепче сталь, — сказал он.

— Да, — я вытерла глаза еще раз. — Что случилось с твоей мамой, Ро?

— Умерла в эпидемии чахотки, — сказал он. — Шесть лет назад.

— Мне жаль.

— И мне. Это ужасная болезнь, проклятая. Высасывает все силы человека, — он склонился на оба локтя. — Было… сложно смотреть, как она так уходит. Она всегда была стержнем семьи.

— А отец?

— Давно ушел.

— Умер?

— Ушел. Через год после моего рождения. Я его вообще не помню.

— Но знаешь имя. Ты сказал, что его звали Жюль.

— Да. Мама не притворялась, что его нет. Она хотела, чтобы мы понимали, что он сделал.

Я посмотрела на реку. Мысль крутилась в голове.

— Ты видишь Свет и в нем?

Он улыбнулся, не глядя на меня.

— Никак это не отпустишь?

— Да. Ты понял его ситуацию и нашел достоинства?

— Достоинства? Не так говоришь, куколка. Прости, леди королева. Свет не живет в человеке из-за достоинств. Он просто есть. Просто там. Он не связан с тем, хороший человек или плохой. Это мы судим доброту человека и не видим ее в других. Жюль Робидью был трусом, он не достоин носить фамилию моей матери, но Свет живет в нем, где бы он ни был. Если я столкнусь с ним, я отыщу Свет в нем.

Я посмотрела на него. Золотой свет берега мерцал на его коже. Он взглянул на меня краем глаза и улыбнулся.

— Чувствую, как ты меня осуждаешь. Наверное, считаешь сентиментальным котенком.

— Вообще-то, я думала, что, если в ком и видела бы Свет, то это в тебе, — сказала я. — Ты добрее и открытее всех, кого я встречала. Ты видишь его во всех.

Улыбка пропала с его лица, он отвернулся к реке.

— О, смотри, — сказал он. — Они подожгли пристань.

Я посмотрела. Фигуры суетились среди огня, поливали пристань водой и хлопали плащами.

— Не лучшие жонглеры, — он почесал щетину. — Хотя раненых, вроде, нет. Это хорошо. Надеюсь, белое платье Элоиз не испачкает сажа.

Я тут же вспомнила платье Джеммы и синяки. Я впилась в перила балкона. Я не хотела говорить сейчас об этом, но другого шанса на лодке не будет.

Я кашлянула.

— Кстати, Ро. Я хотела кое о чем с тобой поговорить.

— О чем?

Я вдохнула, глядя на активность внизу. Я поняла с трепетом, что его реакция сильно повлияет на мое отношение к нему.

— Сегодня, когда мы врезались в корни, и Джемма испачкала рукав чернилами…

— Хочешь, чтобы я был аккуратнее и не портил одежду?

— Нет. Ее рукав задрался, пока она его оттирала. Левый, который она всегда одергивала. На ее коже следы. Темные. Как синяки.

Он медленно повернул ко мне лицо.

— Может, она пострадала, когда мы взорвали корабль Селено?