Эмили Мартин - Огонь из пепла

— Уверена, королева Мона? — он коснулся моих волос и убрал руку. — У тебя много хороших волос, будет обидно…

Я взяла гребешок со столика и вручила ему.

— Да. Я уверена.

Он взял гребешок и убрал ножницы. Он осторожно расчесывал мои волосы.

— Ты их хоть раз стригла коротко?

— Никогда, — я разгладила юбку на коленях. — Я слышала, так делают в некоторых частях Самны. Может, начну моду.

— Ты могла бы.

Наступила тишина, он расчесывал мои волосы. Его пальцы задели мою шею… о, я и не думала, что буду ощущать, когда он так близко и трогает мои волосы. Я впилась в юбку, чтобы не дать глазам закрыться от удовольствия.

Я кашлянула, чтобы прояснить голову.

— Лиль сказал кое-что, что меня смутило.

Он расчесал еще одну длинную прядь волос.

— Главное сменить тему, пока он не начал углубляться в жаргон.

— Не про поджигатели, — сказала я. — Я спросила его про работу на заводе, — вопросов было слишком много, чтобы думать, приятны ли они ему. И я уже с ним поделилась кошмарами своей жизни. — Он сказал, что не работал там. Но ты явно говорил, что твой брат работал у печи.

Его рука на секунду замерла, а потом продолжила расчесывать.

— Я работал, да?

— Что он имел в виду, Ро? Что ты имел в виду?

Он долго молчал. Я не знала, собирается ли он с мыслями или не собирается отвечать. Он разгладил волосы за моими плечами, отложил гребешок и взял ножницы.

— Короткие, значит?

— Короткие, — сказала я.

Без предупреждения его пальцы оказались в моих волосах, он подхватил их ладонью.

— У тебя красивые волосы, — сказал он.

Я сглотнула, жар растекся по телу.

— Спасибо.

Он поднял ножницы и раскрыл их рядом с прядью.

— Мы с Лилем не всегда были близнецами.

Ножницы медленно сомкнулись. Волна жара стала льдом, но не от пряди золотых волос, упавшей на пол.

— О чем ты?

— Мы были тройняшками, — сказал он, обрезая еще одну прядь. — Родились друг за другом у Зелины Робидью в жутко жаркий летний день. Грис рассказал бы, если бы мог вспомнить. У нее был большой живот, а роды — ранние, и многие думали, что у нее близнецы, а потом после Лиля родился третий. Элои.

Он сомкнул ножницы. Прядь упала на пол.

— Работа на заводе не лучшая, но многим землям хватало, чтобы покрыть расходы. И хорошо, когда старшие дети могут работать, пока родители растят малышей. У нас такой роскоши не было — три мальчика одного возраста, им нужно было в три раза больше еды, одежды и заботы. А работал один отец. Пока в нем что-то не разорвалось, и он не решил уйти, а не заботиться о трех малышах.

Он отрезал еще.

— Тетя и дядя Грис помогали, как могли, но даже их сбережениями, спрятанными до прихода алькоранцев, они не были богатыми, им нужно было заботиться и о моей бабушке. Но детство как-то миновало, хотя я сбился со счета, сколько работ сменила мама, чтобы заработать деньги, — он вздохнул. — Воплощение человечности. Ты слышала, сколько женщин выживают, когда рожают тройню?

— Нет, — сказала я. Я не знала, были ли женщины, пережившие двойню.

— И я. Она была сильной. И бесстрашной, почти как ты.

Я приподняла брови, но он не мог увидеть.

— Забавно, — продолжил он, убирая волосы с моей шеи. — Когда внешность схожа, люди путают. Для меня и Элои так и было. Мы были близнецами, которые всегда баловались, но нас прощали за очарование. Он был моим лучшим другом. Лиль был в стороне. Пока мы с Элои бегали за курицами и рыбой в реке, Лиль закрывался в доме с книгами. Мы не понимали его, да и не хотели. Он не был веселым, он всегда хмурился, особенно, когда мы дразнили его, мешая читать. А потом мы пошли в школу, и стало ясно, что мы с Элои были на уровне других детей, а Лиль — впереди всех, даже учителя. Мама увидела шанс спасти хоть одного от завода, наскребла медяков, где могла, мы продали ее гитару, лучшие платья, все ненужное. Как только нам исполнилось десять, она отправила Лиля учиться к алькоранцу в Беллемеру. Он мог учиться и в Лилу, но мы не могли это оплатить. А мы с Элои, как ожидалось, пошли на завод.

Он взмахнул ножницами у моей головы.

— Это не так и важно. Лиль ушел. И все, что можно было, отдавалось на его обучение. И когда я говорил, что брат был лучше меня в этом, я говорил об Элои. Это… вырвалось. Но это правда, он всегда был крепче меня. Я презирал Лиля за то, что он ушел от завода, не страдал каждый день, как я ради денег для него. Я не унаследовал твердости характера мамы, если не заметила. Наверное, пошел в отца. В то время я начал крутить пои. Мне нужно было отвлечься, чтобы не убежать, как он.

Он отрезал еще немного, провел пальцами по моим волосам. Я ощущала, как воздух щекочет мою обнаженную шею.

— При работе у печи вопрос не в том, убьет ли тебя работа. Вопрос: когда она это сделает. Везучие погибали сразу. Ужасно, представь, несколько дюжин детей бегает среди раскаленного железа. Лишь вопрос времени, когда что-то взорвется или кто-то сгорит. Невезучие страдают всю жизнь от проблем с легкими и ожогов, пока их тело не сдается. Я решил, что не хочу такого. Это было эгоистично, другой надежной и неплохо оплачиваемой работы в Темпере не было. Но я хотел уйти с завода. И стал гонцом, как и говорил.

Он замолк, расчесывая оставшиеся пряди волос. Он коснулся моей шеи сзади, у основания черепа.

— У тебя тут веснушки, знала?

— Нет.

— Похоже на перевернутую С, — он провел пальцами по месту и раскрыл ножницы. — Наверное, у этого есть глубокое значение.

— Возможно, — тихо сказала я.

Он отрезал еще прядь волос.

— Элои и дальше работал на заводе, — сказал он. — Начал у печей, но его переставили на домну, когда рабочий задохнулся и умер от ядовитого газа, вылетевшего из печи. Так все при алькоранцах. Они просто двигают людей на свободные места. Как только печь растопят, она работает месяцами. Они закрываются по расписанию. Некоторые предпочитают закрывать их как можно чаще.

Он пригладил мои волосы.

— Алькоранец на нашем заводе был знаменит производительностью. Два десятка лет он был во главе, и печь ни разу не закрывали. За двадцать лет. О, он был в ужасе, когда облицовку печи нужно было заменить, но это означало, что горны будут работать сильнее. Даже во время Первого огня редких отпускали с работы. Ничто не останавливали. Никто не уходил. И, если кто-то не знал, как работает печь, они быстро учились.

Он снова замолчал, ножницы замерли у моей головы. Он осторожно отрезал обгоревшие пряди. Когда он заговорил снова, его голос был сдавлен.

— На башне завода есть гадкий колокол. Все его терпеть не могут, потому что он звенит, когда происходил несчастный случай. Так его называли. Я всегда не понимал, почему именно так мягко, — он взмахнул ножницами. — Прости. В общем, колокол сообщает рабочим о смене, но и оповещает Темпер о чьей-то гибели или травме.