Дмитрий Гарин - Враг престола

Гайде… Сколь похожа была она на его мать! Просто невероятное сходство. Когда Эдуард увидел её первый раз, он думал, что его сердце остановится. Так прекрасна была эта девушка. Даже больше. Волшебна!

Почему же теперь Эдуард сторонился её? Он боялся. Боялся, что она может затмить его разум, усыпить волю, поколебать решимость. Новое, неожиданное испытание, которое послала ему судьба. Его отец любил говорить: золото испытывают огнём, женщину золотом, а мужчину — женщиной.

— Можешь позвать ко мне К'Халима?

— Чего это я? — недовольно спросил Ярви. — Ты видел, что там, на улице творится?

Эдуард пристально посмотрел на него — и едва ли не впервые взгляд этот подействовал на разбойника.

— Ладно, — нехотя согласился Ярви, вновь натягивая плащ, — но, если он снова полезет в драку, я его прикончу. Так и знай.

Эдуарду хотелось обсудить с К’Халимом предстоящее событие. Теперь, когда О'Кейл был побеждён, кочевник стал новым наибом племени. Хотя у пустынников и не было обычая наследования титула, никто не посмел оспорить желание сына О’Кейла возглавить их. Он уже давно заслужил их уважение, как сильный и мудрый воин.

Вряд ли К'Халим хотел этого изначально. Он не производил впечатления человека, стремящегося к власти. Просто никого более достойного, чем он, в племени не нашлось.

Бормоча под нос страшные ругательства, Ярви вновь исчез в клубах встревоженного песка. При этом ветер чуть не опрокинул его на землю. Похоже, буря и не собиралась стихать.

— Проклятье! — выпалил Эдуард и поднялся, направившись к выходу.

Откинув в сторону полог шатра, он сразу почувствовал, как сотни песчинок ударили в не защищённую одеждой кожу. Ярви не соврал. Занесённая песком почти по пояс, Гайде действительно сидела здесь. Недвижимая, как статуя.

— Войди! — произнёс Эдуард, стараясь перекричать бурю, но девушка не шелохнулась.

Глядя прямо перед собой, Гайде даже не повернула к нему головы. На мгновение Эдуарду показалось, что она умерла или, по крайней мере, лишилась чувств.

— Гайде! — вновь позвал он, и на этот раз она вздрогнула, услышав собственное имя.

К Эдуарду обратились большие тёмные глаза, блестящие между складками платка, защищающего голову девушки от жалящей бури. Она словно очнулась от какого–то забытья, как будто дух её был призван оттуда звуком его голоса.

— Войди же, — устало повторил Эдуард, щурясь от песка, летящего в лицо.

Осознав, что от неё требуется, девушка проворно юркнула в шатёр, и Эдуард закрыл за ней плотную ткань, отделяющую неистовство пустыни от уюта походного жилища.

— Что будет угодно господину? — спросила она с готовностью, усевшись на циновку посреди шатра.

Пока Эдуард возился на входе, Гайде сняла с головы платок, и теперь её чарующее, смуглое лицо вновь предстало перед ним во всей красе. Оно притягивало взгляд юноши, как притягивает вода зверей на водопое. Второй раз в жизни он посмотрел в её глаза и снова почувствовал это странное тепло, разливающееся в груди. Ощущал, как кровь приливает к голове, как удары сердца гулко отдаются в ушах, а лицо предательски краснеет. Самим своим видом, своим присутствием она околдовывала его.

Эдуарду тут же вспомнилась страшная темнота каторжных тоннелей. Она возникла в памяти, потому что перед ним было нечто противоположное. Существо из света.

— Я не твой господин, — сказал он, чтобы хоть что–то сказать, — не зови меня так. Ты свободный человек, и я не твой сюзерен.

Эдуард тут же вспомнил, что говорил ему К’Халим. Гайде предложила свою жизнь в обмен на жизнь отца. О’Кейл не был убит, а значит, жизнь девушки отныне принадлежала Эдуарду. Таков был закон пустыни.

Разумеется, он пытался объяснить, что пощадил О'Кейла потому, что не хотел убивать его с самого начала, но обычаи пустынников были строги и непреклонны. Особенно когда дело касалось вопросов чести, жизни и смерти.

— Отчего господин смотрит на меня так? — Она потупила взор. — Быть может, он желает того, чего не смеет произнести?

Эдуард как об угли обжёгся.

— Нет, нет, конечно нет, — скороговоркой выпалил он, отвернувшись в сторону. — Я просто хотел сказать, что тебе незачем быть здесь, Я пощадил О’Кейла… твоего отца по своей воле. Ты ни в чём не обязана передо мной.

— Ты гонишь меня, господин? — вновь спросила она, и в голосе её как будто бы звучала печаль и разочарование.

— Нет. Да. Не знаю… Не называй меня так. Зови Эдуард или мухтади, как твой брат.

Эдуард был близок к панике. Его мысли путались и спотыкались, а ладони потели. Он мог выйти на смертельный поединок против опытного воина, даже против троих, но понятия не имел, о чём ему говорить с этой девушкой. Особенно после всего, что он сделал. Она должна ненавидеть его, должна презирать его. Но отчего он не чувствует этого в её шёлковом голосе?

— Как ты пожелаешь, мухтади, — сказала она тихо. — Так мне уйти? Отчего ты не смотришь на меня теперь?

— Как я могу смотреть на тебя, Гайде? — бессильно спросил Эдуард, ныряя в бездну с головой. — И как ты можешь говорить со мной так покорно и ласково? Я покалечил твоего отца. Я мог убить его.

Руки Эдуарда легли на походный сундук, выполняющий, в том числе, роль стола. Пальцы сжали кожаную оплётку с такой силой, что костяшки побели от напряжения.

Кем он предстал перед ней? Эдуард прекрасно помнил заполненные слезами и испугом глаза, молящие о милосердии. Сколько ещё таких глаз он увидит на этом пути?

— Но не убил, — подытожила Гайде. — Теперь я твоя. Посмотри на меня, мухтади.

Обернувшись, он увидел, как она развязала тесьму своего яркого наряда и, изящно двинув плечами, скинула его на песок. Взору юноши, никогда не ведавшего женской ласки, предстала обнажённая богиня. Он впился в неё взглядом. Он хотел обладать ею. Хотел сжать её в своих сильных руках и больше никогда не отпускать. Хотел почувствовать мягкий жар её молодого тела, её кожу, её аромат.

Должно быть, что–то из этих мыслей мелькнуло в его глазах, потому что Гайде подняла руки, смущённо обняв себя за плечи.

и отвела взгляд. В этот момент Эдуард словно очнулся от наваждения. Разум его вновь получил контроль над телом, а из глаз исчез алчный блеск.

Сняв с себя плащ, он подошёл к ней и накинул его на плечи девушки, вновь скрывая её наготу от мира.

— Ты не хочешь меня? — всё так же тихо спросила она, не поднимая на него взора. — Я, по–твоему, некрасива?

Некрасива? На какое–то безумное мгновение Эдуарду захотелось расхохотаться над этим предположением. Смеяться прямо ей в лицо, пока из его груди не выйдет весь воздух и он не задохнётся, скорчившись у её ног.

— Ты прекраснее всех цветов, что я видел в жизни, — сказал он и тут же почувствовал, как на душе стало легче. — Прекраснее солнца и звёзд, озаряющих небо и землю.