Игорь Федорцов - Дождь в полынной пустоши [СИ]

Действительность, не ошеломляющая, но отрезвляющая. Вроде кружки холоднющей воды. Не пить. За шиворот.

Изумительное хлопанье ресницами и неповторимый изгиб бровей. Полуоткрытый ротик и растерянность, беспомощность, незащищенность, отчаяние.

— Господи…

— Он самый…, — Колин припомнил некогда доверительно сказанное фрей в узком кругу своих не в меру разговорчивых подруг. — Не совершенен, значит, порочен.

Послесловием к стычке с исповедницей, закончившейся столь неромантично, унгрийцу неожиданно увиделась заманчивая возможность упрочить свое положение.

«Кому доверяешь свои мысли, кого подпускаешь к своему сердцу, рано или поздно возьмется решать за вас о благом и дурном. Обставит вашу жизнь вешками правил и всевозможными табу, приучит к мелодии, под которую будете маршировать, спать, где укажут и есть, что дадут. Лизать левую руку и бояться правой [56] Лизать левую руку — левая рука считалась нечистой. Ею подмывались. , — думал Колин об Арлем и гранде, складывая занятный и многообещающий пазл. — Такой человек для одних вреден. Для других весьма полезен. Апории Зенона. Где-то я уже этим хвалился?»

Непредвиденные и неожиданные встречи в такую рань, способны выбить из колеи. Но не настолько, отменить дела запланированные и приятные.

— Вставай, засоня, — Колин тихонько потянул с девочки одолженный вечером плащ.

— Я не сплю, — проворчала Янамари, не желая расставаться с покрывалом. — Мне тепленько-тепленько.

Не стал торопить. Ей спешить некуда, а он переживет потерю пяти минут. Да и заспанная мордашка выглядела уморительно.

Девочка повозилась и со вздохом, не открывая глаз (не открываются они!), села на кровати. По-воробьиному нахохлилась, кутаясь в плащ с головой. Странно, что избитая непогодой и временем скорее тряпка, чем одежда, в состояние согреть.

— Еще немножечко, — попыталась повалиться Янамари.

— Как хочешь. Обед подождет, — произнес Колин, не повторяя попытки растормошить сонную девочку.

В ответ живот Янамари предупредительно уркнул. Самый сладкий сон не заменит самого пресного пирога.

Она приоткрыла веки, поглядеть вокруг. Пошмыгала носом. Ни на глаз, ни на нюх никакой еды!

— Сначала умыться, эсм. Лицо, руки. Все как полагается.

Девочка удивленно хлопнула длинными ресницами. Как? Как он её назвал?

— А можно потом?

— Нельзя.

— У меня…, — хотела признаться она, но увидела выставленные на табурет таз и кувшин.

— Все давно готово.

Янамари соскользнула с кровати, и обреченно поплелась умываться. Зачем-то заглянула в кувшин.

— Холодная, наверное, — передернуло девочку от мысли о стылой воды. Она даже дыхнула, проверить, идет ли пар изо рта. Идет. В комнате прохладно. А от воды будет еще холодней.

Колин поднял кувшин, приглашая подставить ладошки.

— Эсм…

Обращение действовало лучше всяких уговоров и понуканий. Янамари храбро сложила черпачок из пальцев. Поджав губы не ойкать от холода, старательно смыла с рук остатки грушевой гнили, тщательно повозила щеки и лоб. По-мужски фыркнула, разбрызгивая воду по сторонам и на себя.

— А где полотенце? — стряхивала девочка воду в поисках вытереться.

Пригодился один из платков, купленных на Блохах. Колин рассмотрел побуревшую от грязи ткань. Не помешало бы сводить юную эсм в мыльню, ну тут уж скандал обеспечен.

— Теперь можно за стол! — позволил он.

— А молиться? — с настороженностью спросила Янамари.

Унгриец пожал плечами. Не вижу необходимости. Девочка облегченно вздохнула. Есть хотелось сильней, чем рассыпаться в благодарностях Всевышнему, за хлеб насущный. Хлеб вкусней молитвы.

— Мэлль! — позвал Колин.

За дверью услышали. Закутанная в плат пирожница внесла в комнату большую тарелку, накрытую сверху миской, и кружку парящего молока.

— Ну-ка, — перехватил Колин блюдо, накрыв своей ладонью горячущую ладонь девушки. Лицо Мэлль от волнения отобразило попеременно все краски радуги.

— Саин, — произнесла она одними губами. Мольба, пожелание, слабое сопротивление… Все сразу.

Девочка затаилась. На тарелке, горкой лежали… лежало… что-то поджаристое, блестящее от масла и вкусно-вкусно пахнущее, отчего во рту полно слюны. Она вцепились в край столешницы. Хотела зажмуриться, не сон ли. Не спит ли она?

— А как называются? — не решилась она приняться за еду.

— Фаршированные блины.

— Фаншированные…, — не весело произнесла Янамари и опустила голову. Почти уперлась лбом, обиженно шмыгая носом, готовая разреветься.

— Тебе не нравится?

— Очень нравиться. Они вкусные…, — подняла девочка скуксившееся личико. Слезинка не удержалась на ресничке и быстро скользнула по бледной щеке.

— Тогда ешь.

— А ты не будешь меня больно трогать? — Янамари показала себе на грудь. — Вот здесь. Как Фабриус?

— Нет, — несколько оторопел Колин.

— И приставать снять панти?

— Не буду, — глухо произнес унгриец. Сейчас Колин походил, на волка, готового вцепиться в глотку.

Девочка сдерживалась из последних сил, не потянутся к манящим видом и духом блинам.

— И не будешь просить задирать платье?

— Мне незачем это делать.

Янамари облегчено вздохнула и посветлела.

— Тогда побудь моим пʼров. Или если хочешь братом… Пожалуйста.

— Договорились. Я буду и тем и тем. А теперь ешь.

— А с чем он? — взяла Янамари первый блинный скаток, прицеливаясь в какой бок укусить. Пока решалась слизнула жирную масляную каплю.

— Не знаю. Ешь и увидишь.

— Ф мяфом, — произнесла девочка, энергично нажевывая набитым ртом.

Колин пододвинул молоко. Янамари покосилась на кружку, но не взяла пить, а продолжала поглощать блины всухомятку. Не доев, выбирала следующий.

— Тебе не следует торопиться.

— А ты почему не ешь? — прервалась девочка на третьем блине.

— Я поел, — и пошутил приободрить. — Я же не сплю до обеда.

— А уже что ли обед? — быстро-быстро заморгала Янамари.

— Нет, но скоро. Молоком запивай.

— Оно коровой пахнет, — пожаловался ребенок на неаппетитное содержимое кружки.

— А кто не пьет молока, потом болеет и собственными соплями обедает.

Девочка радостно хмыкнул.

— Пенка, — показала она белый язык. — Противная.

— Лекарства определенно вкусней.

Янамари смирилась и через силу цедила молоко. Зажмуривала глаза не видеть, сколько его остается и морщилась, когда попадались молочные сгустки.

Колин спокойно наблюдал за ужимками баронессы Янамари аф Аранко. Подобным она должна бы переболеть. Но вспоминая её вопросы, решил, таким образом, девочка пытается защититься и повлиять на опасность. Ведь для детей все, что делается не по их правилам, непременно, опасно. К тому же с маленьких меньше спрос. Вот и принижала возраст, капризами и кривляньями. Впрочем, оно и к лучшему. Не кривляния конечно, а то что Янамари аф Аранко спасалась от мнимых и действительных опасностей. Не взбрыкнет его добровольному патронажу. Оказывается, вопрос с проживанием во дворце на постоянной основе решался довольно легко. Минимум усилий, мизер знаний, и дело сделано. Он нареченный брат и представитель титуляра в одном лице. Баронессы, а не эсм Сатеник. Отлучить от двора его возможно только с девочкой вместе. А для этого нужны действительно веские основания.