Игорь Федорцов - Дождь в полынной пустоши [СИ]

Примера не последовало. Умолчал.

«Фаталист. Сегодня в нем масса достоинств,» — воздал Колин хвалу виласу.

— Не сыграет.

— Чего ты добиваешься? — никак не отступал Эсташ.

— Титула и земли к нему. И то и другое в мою и только в мою пользу.

— Так и передать инфанту?

— Так и передай. У меня большие планы на будущее.

— Расскажи о них богу, — буркнул вилас. Не достигнув результатов в переговорах не огорчился. Сносить поражения входило в привычку.

— Чтобы он над ними повеселился?

— А ему будет весело?

— Скорей всего не очень.

— Дуракам везет, — повторил Бово общепринятое заблуждение, пригодившееся для рассматриваемого случая.

Разговор прервался. Каждый посчитал свой долг и обязательства исполненными. Но в большем прибытке остался Колин, с легким сердцем и легкой душой, обыгравший приятелей на пару сотен. В качестве компенсации за прослушанный вздор.

— Я же говорю дуракам везет, — ворчал Бово. Бездарно просаженные деньги планировалось потратить в другом месте. С большим удовольствием и в совершенно другой компании.

— Тогда мне не о чем печалиться, — посмеялся Колин.

— Только не нынче, — не верил Эсташ в удачливость молодого приятеля. Возможно, сказывалась всегдашняя хандра. Возможно, вилас знал чуточку больше, чем говорил. А возможно его крайне раздражала двойственность порученных переговоров. Он сам не прочь прикончить зарвавшегося альбиноса, но вынужден уговаривать человека не выходить на поединок. Собственно неудаче в переговорах он мог бы порадоваться. Но следом за ним, правильное подозрение, придет Маммар аф Исси. Кто похлопочет за унгрийца? Ну или помолиться?

Ночь по-зимнему холодна. Задувает фонарь, под ногами хрустит снежок и блестят затянутые в скорлупу льда лужи. Идти еще терпимо — тепло, но Колин коротает ожидание в продуваемой подворотне. Рядом возится закутанная в лохмотья старая шлюха. Завершение жизненного пути. Венец земного круга. Собачья смерть на голодное брюхо, в сугробе под обшарпанной стеной, изжелтеной собачьим и человеческим ссаньем. Шлюха молчит, ничего не просит и лишь сжимается в комок.

«Еще немного и в карман поместиться.» — наблюдает Колин как устраивается старуха, немного согреться.

— На, — кинул он монету. Серебро сверкнуло в скупом свете фонаря.

— Богато живешь, такой деньгой швыряешься, — просипела карга, но не потянулась за подачкой.

— Брезгуешь? — разговаривал Колин, скоротать ожидания. — Или мало?

— Будь это тридцать лет назад, сказала бы мало. А сейчас много. Отберут. А то и побьют. Мне бы помельче чего. Грош, а лучше полгроша… Проживу дольше.

— А зачем тебе жить?

— Солнышко увидеть хочется. Зимой помирать тяжко. Опять же похоронят, где ни попадя или в канал кинут. А так, могилку отроют. Честь по чести.

— Еще часик тут посидишь…

— Нынче не мой срок. Бог не попустит.

— Все бы на бога взвалили.

— Так на кого больше? На то он и Бог, нас выслушивать, сопли нам болезным подтирать, — ворчала шлюха. — Пособить. Не делом, так словом. Жалостливый он, не то что человек. Ты вон чего толчешься? Порешить кого задумал?

— Вот пусть и пожалеет, оборонит.

— И пожалеет.

— Их или меня?

— Тебя.

— Это почему?

— Один ты, — вздохнула нищенка.

Колин повернулся рассмотреть шлюху.

«Вот сука старая, утешать вздумала! Сама вот-вот окочуриться… Может день… ночь такая?»

В конце улицы обозначилось шесть фигур.

— Дождалси, — сокрушенно вздохнула старуха.

— Тихо сиди.

— А мне чего бояться?

«То-то и оно. Знать бы наверное.»

Бой не дуэльный поединок, расшаркиваться и раскланиваться. Чем короче, тем лучше.

Колин выступил из темноты и не произнося ни слова, снес ближайшему псарю (а может канальщику, кто их различает?) голову. Тело шагнуло вперед, отплевываясь кровью, а голова полетела назад и в бок. Брякнула в забор и шлепнулась в сугробчик.

— Ах, ты ж! — ошалели бандиты от столь внезапного нападения. Чуть замешкались и это стоило жизни еще одному.

Двигаться теплей. Быстро двигаться еще теплее. Даже жарко! Колин и двигался, напоминая пыльный вихрь. Вихрь вращался, стремительно обегал неуклюжие людские фигуры. Иногда раздавался звон стали, именно — иногда, но неизменно встречу накоротке завершал вскрик смертельно раненого или умирающего человека.

Неуемный вихрь вымел третьего и четвертого, исполосовал пятого. С последним, шестым, получилось не по-божески. Ревес [60] Ревес — удар мечом слева направо. шнепфером перечеркнул лицо. Тяжелая сталь разрубила левую щеку, выбила зубы и вышла, разодрав осколками резцов, моляров и премоляров, правую. Человек просто отключился от боли.

— Как-то так…

— Поднаторел в смертоубийстве.

— Надо же чем-то кормиться.

— Мать бы свою пожалел.

— Принепременно. Разбогатею, заберу к себе. Приставлю двух служанок, подарю экипаж, разъезжать по столичным лавкам. В благодарность, она, по вечерам, будет доводить меня до белого каления с женитьбой на очередной хорошенькой девице из приличной семьи. Таскать в дом ворожей, сводней и тетушек, уговорить меня уступить её выбору.

Колин подобрал фляжку с убитого.

— Ого? Вестембар? — определил он сорт по чудесному аромату. Хлебнул еще и выплюнул струю на раненого.

— Аааа! — выгнулся псарь, хватаясь за лицо.

— Куда!? Грязь занесешь!

— Мммм, — задыхался от боли бандит, скручиваясь в спираль и тут же распрямляясь.

— Носом дыши. Кровь в глотку попадет, закашляешься, — предупредил Колин и занялся обычным делом. Сдиранием скальпов.

Псарь, не раскис мужик, изыскал в себе силы поглядеть на говорившего. Но увидел сбор трофеев и попросту закрыл глаза.

— Надо же! — Колин заливисто рассмеялся. — Лысый! Как бубен! Выделывать не требуется!

«Бекс! Он говорит о Бексе!» — таился псарь, превозмогая боль.

— Жалко отдавать скару. Нет, ну глянь! Ни волосинки! — Колин протянул скальп раненому, объяснить. — Мне раз попался с родимым пятном на пол головы. Тоже занятно смотрелось.

Унгриец сложил добычу в сумку, заимствованную у первого убитого. Вытер руки снегом. Подобрал необычное оружие принадлежащее противнику. Мару. Вещица редчайшая. Двухклинковое оружие из рогов со стальными наконечниками.

— Красотень! — примерил Колин к руке экзотический кинжал и «поразил» неведомых противников маятниковым движением.

В последнюю очередь собрал кошели. Не хуже базарного торгаша пересчитал деньги и рассовал по кармашкам пояса.

— За Дрэго аф Гарая счетец, — объявил он притерпевшемуся к боли и притихшему раненому.

Не забыл и о шлюхе. Реквизировал с безголового покойника плащ и кинул накрыться.

— С этим до весны дотянешь.

Следом, что корм птицам, сыпанул полугроши, из вывернутых карманов своих жертв.