Марго Генер - Сердце Черной Пустоши. Книга 1

Боцман добродушно пояснил:

– Да кто его спаивает, леди. В море, оно все наперечет, а ром особенно. Так, плеснут в блюдце, полакать, и всего делов.

Видимо так и не поняв причины моего возмущения, боцман с рулевым вернулись к прежде начатому разговору.

Я прошлась через весь корабль обратно к бизань мачте. Обнаружив, что Диларион даже не думает спускаться, вернулась в каюту, помня, что питомец найдет хозяина где и как угодно, по запаху и сиянию ауры.

Оказавшись в каюте с наслаждением сунула ноги в мягкие, обитые изнутри шерстью туфли. Затем аккуратно пристроила на крючок плащ.

Настроение почему-то поднялось. Я немного покружилась, раскинув руки в стороны, напевая под нос песенку, которую матросы пели на корме, дабы облегчить тяжелый труд.

Соленые ночи, соленые дни

Тянутся к сердцу

Лучи маяка

Сердце любимой

Заветный причал

Черная Пустошь

Манит моряка…

Не смотря на грубые, просоленные голоса, песня оказалась на редкость легкой и мелодичной, с бесчисленным количеством куплетов. Все я пока не запомнила, но этот повторялся чаще остальных и намертво въелся в память.

Мурлыча под нос и пританцовывая, я приблизилась к кровати и замерла, зажимая рот ладонью.

На моей кровати лежала лилия. Желтая.

В груди заворочалось беспокойство, я испуганно заозиралась по сторонам.

Показалось, что в углу что-то пошевелилось, я взвизгнула, а с пальцев сорвался магический мотылек.

Когда хлопающие крылья осветили пустой угол, я осторожно протянула руку и потрогала, словно не верила, что это не сон, кто-то действительно вошел сюда в мое отсутствие и оставил это.

Вспомнив об утреннем госте, что вошел без стука и приглашения, я нахмурилась. И еще больше напряглась, когда вспомнила, что уходя из каюты, закрыла дверь на ключ. А зная о разрешении во время пути пользоваться магией, еще и магическую печать поставила.

На языке цветов у желтой лилии два значения: первое – веселье и благодарность, а второе – ложь и легкомыслие.

– Если кто-то решил пошутить надо мной таким странным образом, то шутка очень дурного тона, – пробормотала я.

Снова подумала о магической печати, и в районе живота что-то тревожно екнуло.

Когда в дверь поскреблись, я взвизгнула, но, услышав возмущенный писк Дилариона, облегченно выдохнула.

Впустив питомца, принялась наблюдать, ожидая его реакции на цветок потому, что дракончик почует опасность, если она есть.

К моему разочарованию, Диларион никак на лилию не отреагировал. А когда я сунула ее ему под нос, вяло пожевал лепесток, выплюнул и удивленно уставился на меня, блеснув желтыми, как лилия, глазами.

– Значит, нет опасности, – пробормотала я. – Но цветок свежий… Совсем свежий. Срезан явно сегодня утром… Откуда ему взяться в море?

Диларион зевнул и смежил веки.

– Самое ужасное, что у него не спросишь, – сказала я, хмурясь. – У виконта… Потому, что если это он, а это совсем дико, то цветок явный намек на мое легкомыслие… Но виконт не выглядит утонченным знатоком языка цветов. Сомневаюсь, что он мальву от незабудки отличит. К тому же, магическая печать… То, что она сломана, а потом восстановлена, говорит только об одном. На корабле есть еще один маг. И, судя по двоякому значению послания, намерения его по отношению ко мне… Непонятные…

Когда солнце село, и даже в каюте воздух стал прохладнее, я замоталась в шерстяную шаль, которую Бенара положила вместе с платьями и корсетами. Потом проверила, спит ли дракончик, и вышла на палубу.

Соленый запах моря защекотал нос, от влажности волосы распушились и приподнялись, словно весь день их завивала. Сырость и холод моментально пробрались под шаль, я поежилась и огляделась.

С наступлением ночи судно погрузилось в покой. Лишь иногда с носа долетают короткие фразы и смешки. Паруса подняты, а волны в лунном блеске за бортами движутся равномерно, что значит идем на хорошей скорости. Небо чистое, хотя звезды видно плохо из-за сияния ночного светила.

Я потерла нос, который почему-то стал мокрым, и осторожно спустилась вниз. Взгляд упал на место, где совсем недавно сражался и погиб моряк с большими деснами. Меня передернуло. По спине пробежал озноб, совсем не похожий на тот, что бывает, когда замерзнешь. В глазах предательски защипало.

Я быстро заморгала, боясь, что чувства вылезут наружу и снова разрыдаюсь, как простолюдинка. А когда повернулась к правому борту, заметила виконта, который снова смотрит в небо, словно зачарованный. Но в этот раз он встал под козырьком, поэтому выходя из каюты, его не заметила.

Уверенная, что де Жерон не может видеть спиной, я стала рассматривать его.

С удивлением обнаружила, что, когда не пытается выглядеть грозным и суровым, его можно назвать красивым. Широкие плечи, могучий торс, узкая талия. А белые волосы в свете луны кажутся серебристыми, словно их посыпали мерцающей пылью. Мелькнула мысль, что если Черный принц так же хорош собой, то мне несказанно повезло.

– Долго будете там стоять? – вдруг спросил виконт не оборачиваясь.

Я вздрогнула.

– Вы… Вы все время знали, что я здесь?

Он ответил, все так же оставаясь ко мне спиной:

– С того момента, как спустились из каюты.

Щеки потеплели, когда представила, что виконт мог навоображать, заметив, как я молча и тайком его разглядываю. Сердце забилось чаще. Пришлось несколько секунд усиленно считать звезды, чтобы привести его в порядок.

Наконец, оно немного успокоилось, а я подошла к борту и спросила:

– Вы давно плаваете на корабле?

– Корабли не плавают, – отозвался де Жерон.

– Что? – переспросила я.

Виконт пояснил, глядя на проплывающие внизу волны с серебристыми макушками:

– Корабли не плавают, миледи. Они ходят по морю.

Я нахмурилась, недовольная его холодностью, но все равно сказала:

– Мне не известны премудрости морского дела или как это у вас называется. Но для меня лодки всегда будут плавать, потому, как ходить может лишь тот, у кого есть ноги. Или лапы. Так что наш корабль плывет.

Виконт резко обернулся. В глазах блеснули молнии, а на щеках заиграли желваки, будто я только что оскорбила его при всей команде.

– Миледи, – проговорил он сквозь зубы. – Вы будущая принцесса Черной Пустоши, жена, госпожа огромного замка, бывший маг и одна из красивейших женщин, каких мне доводилось встречать. Но если вы еще раз скажете, что наш корабль плывет, я лично выброшу вас за борт.

От такой резкости у меня пропал дар речи. Раскрыв рот, я вытаращилась на него, хлопая губами, как выброшенная на берег рыба. В груди сперло, воздух застрял где-то в горле и дыхание стало сбивчивым и тугим.

Лишь, когда де Жерон снова отвернулся к морю, ко мне вернулось самообладание. Шумно выдохнув, я проговорила: