Кристина Амарант - Ты мои крылья [СИ]

Как будто исчезла стотонная плита, беспрестанно давившая на плечи. Нет, тридцать лет боли и унижений никуда не делись, от них не избавиться так просто. Просто Наама вдруг поняла, что жизнь не заканчивается на том, что было. Наоборот: только начинается.

И все это благодаря ему. Мужчине, который сидит рядом и смотрит на нее теплым ласкающим взглядом.

Захотелось расплакаться от счастья. Впервые в жизни Наама пожалела, что не способна делиться своими чувствами так, как делают это анхелос. Как бы она хотела подарить Торвальду хоть капельку того тепла, которое испытывает к нему! Без слов рассказать о том, что считает его самым лучшим, что безмерно восхищается и любит…

Да, любит. Себе-то врать точно нет смысла. Влюблена, как кошка. При взгляде на него теряет волю, хочет печь булочки, гладить рубашки и рожать ему маленьких равендорфчиков, таких же правильных, занудных и замечательных, как Торвальд.

Стало чуть обидно при мысли, что Αндрос ворвался в самый неудачный момент и не дал жрецу завершить обряд. Ей бы хотелось назвать этого мужчину своим, полностью своим. Хотя… все равно теперь их ничто не связывает, а разводы в наше время не такая уж редкость.

Но им же хорошо вместе. И она все еще нуждается в его помощи, чтобы вернуть магию. Нет нужды расставаться прямо сейчас, можно еще пару месяцев побыть любовниками.

— Наама, послушай, — он прекратил улыбаться, стал вдруг собранным и серьезным. Потянул ее к себе, усадил на колени. — Я должен тебе кое-что сказать. Это важно.

— Пугающее начало, — она еще попыталась в ответ пошутить, но внутри что-то оборвалось. Как она могла забыть? Раньше магия была нужна, чтобы Наама могла себя защитить от Αндроса. Теперь угрозы больше нет. Сейчас Торвальд скажет, что она больше не нуждается в его защите, поэтому может уехать. И Наама действительно соберется и уедет, потому что навязываться мужчине не в ее правилах.

— Я должен признаться, — он напрягся и стиснул руки, словно не желая выпускать ее из объятий. — Я виноват перед тобой.

Ну что за мрачное вступление? И почему от него опять тянет страхом?

— Я тебя прощаю, — она шутливо чмокнула Торвальда в губы, но он не улыбнулся. Остался таким же торжественным и мрачным.

— Не разбрасывайся словами, сначала выслушай. Тридцать лет назад император собирался приговорить тебя к смерти, как и всех членов твоей семьи. Но получил прошение от Андроса, с просьбой заменить казнь на рабство.

— Ну да, — демоница недоуменно нахмурилась. — К чему ты мне это рассказываешь? Думаешь, я не знаю?

— Ты не знаешь, что получив прошение Луций пришел спросить моего совета. Мы тогда были друзьями. Насколько у верховного правителя вообще могут быть друзья. И я посоветовал ему проявить милосердие.

— То есть — казнить меня?

— Нет, — его губы сжались в тонку нитку, аура раскасилась болотно-серыми всполохами страха и вины. — Проявить милосердие.

— Отдать Андросу? — все еще не веря, уточнила она.

— Формально это выглядело, как кара хуже смерти, поэтому никто не обвинил бы Луция в слабости. Но я знал, что Андрос любит тебя. Это все знали. И, поверь, мне ни на мгновение не могло прийти в голову, что с любимой женщиной можно обращаться подобным образом, — последние слова он выдавил в отчаянии, уткнувшись лбом в ее плечо.

Наама молчала. Многое, очень многое в поведении Торвальда стало внезапно понятным после этого признания.

— Значит, вот почему ты спрятал меня? — медленно выговорила она.

— Да.

— И твои слова про человека, который раздавал неосторожные советы…

— Да.

— Α когда ты узнал?

— Недавно. Твой сын пришел с просьбой о помощи. Я и предположить не мог… Но решил, что обязан сделать все, чтобы исправить последствия своей ошибки.

— Ясно, — она попробовала освободиться, и Торвальд не стал удерживать. — Значит, вот почему вы терпели мое хамство, полковник? Что-то вроде наказания? Словесная порка от Наамы ди Вине?! — в голосе зазвенели истеричные нотки.

Он посмотрел на нее с недоумением.

— «Словесная порка»?! Наама, ты действительно думаешь, что твои детские выходки заслуживают такого громкого названия?

Да, думала. В конце концов, ди Небирос всегда реагировал так, словно она нанесла ему смертельное оскорбление.

— По-настоящему я вышел из себя только однажды, когда ты повторила эти глупости про рабскую природу людей.

Отчего-то стало стыдно. А еще обидно до слез. Она думала, что Торвальд действительно что-то чувствует к ней, а он просто отдавал старый долг. И ведь до сих пор мучается. У кого-то определенно излишки совести в организме.

— Я хотел, чтобы ты знала, — тихо продолжал он. — Моя вина в том, что я ни разу не поинтересовался, как ты и что с тобой. Дал совет и забыл, считая, что сделал доброе дело.

— Ты хотел как лучше, — это прозвучало очень саркастично, и анхелос виновато опустил взгляд.

Да уж, точно излишки совести. Интересно, он и спал с ней из-за чувства вины? Вот ведь болван, чурбан, дубина стоеросовая! Как будто она просила о подобных жестах извинения. Рассказал бы все сразу, расставил все точки и не морочил бы ей голову!

Но злиться по — настоящему не получалось. Только становилось все больней и обиднее. И невыносимо хотелось снова вернуться в его объятия, подставить губы для поцелуя, вдохнуть любимый одуряющий запах…

— Ну что же, — она встала. — Думаю, можно сказать, что славной победой над врагом ты полностью искупил свою вину. Иди и впредь не греши. А я тоже, пожалуй, пойду.

Пойдет соберет вещи и уедет из коттеджа, который успел стать для нее домом. Порыдает потом где-нибудь в уголочке, оплакивая свои глупые мечты. Она так и знала, что Торвальд слишком хорош для нее.

— Наама! — он догнал ее на полпути, прижал к стене, еще и руки выставил, чтобы точно некуда не делась. Требовательно заглянул в глаза. — Ты обижаешься?

— Нет.

— Злишься?

— Нет.

— Но ты хочешь уехать?

— Я хочу… — губы задрожали, и глаза наполнились непролитыми слезами.

Она хочет жить здесь. В этом увитом плющом домике, с этим мужчиной. Но не как непонятное искупление придуманной вины, а как любимая и желанная женщина.

— Останься со мной, — попросил он, склоняясь к ее губам. — Пожалуйста.

— Надолго? — горько спросила Наама.

— Насколько сама захочешь. Лучше всего, если навсегда.

— Ты в своем уме?

— Не знаю. Я тебя люблю, а все влюбленные немного безумцы, — он усмехнулся прежде, чем поцеловать ее.

Сердце замерло, подпрыгнуло и забилось втрое быстрее. Она ведь не ослышалась, Торвальд сказал, что любит? Сожри ее Бездна, если это не было признание! Наама выгнулась, прильнула к сильному телу, запустила в жадном собственническом порыве пальцы в волосы. Тяжелая тоска и обида, поселившиеся было в душе таяли без следа, как снег под весенним солнцем.