Кристина Амарант - Ты мои крылья [СИ]

В какой-то момент он все-таки не утерпел и расстегнул на ней корсет, накрыл ладонями грудь, лаская и терзая соски. Α потом шаловливые ладошки демоницы добрались до ремня. Наама беззастенчиво погладила возбужденный член сквозь ткань брюк и облизнулась. В горле внезапно пересохло. Она в упор посмотрела на Торвальда, медленно расстегнула пряжку, пуговицы на ширинке и обхватила пальцами возбужденную плоть. Дыхание мужчины участилось. Не отрывая взгляда от его расширенных зрачков Наама медленно нагнулась и коснулась губами бархатистой головки.

Андрос нередко принуждал ее к подобным ласкам, но впервые в жизни они делала это сама без насилия, угроз и наркотика, просто в желании доставить мужчине радость. Не было ни брезгливости, ни отвращения. Только любопытство, как у ребенка, получившего новую игрушку. Наама сжала пальцы, ощущая под ними выступающие вены, лизнула совсем легонько, дразнясь. Торвальд тяжело выдохнул сквозь зубы, и Наама почувствовала, как низ живота свело короткой и сладкой судорогой.

Она округлила губы, впуская его внутрь, обвела языком и задвигалась, стараясь подарить наслаждение каждым движением. Внизу живота пульсировало яростное голодное желание, требуя впустить в себя этот прекрасный член, почувствовать его внутри, отдаться бешеной скачке.

Но рано. Пока еще рано. Она еще не наигралась. Не распробовала его вкус, не насладилась ощущением обладания.

Она дразнила его: двигалась то быстрее, то медленнее, ритмично сжимала, впускала глубоко и облизывала, как мороженное, бросая развратные взгляды снизу вверх. Если бы кто-то год назад сказал Нааме, что она будет делать это с мужчиной сама, по доброй воле, что не только не почувствует себя униженной, но еще и получит удовольствие, она бы не поверила.

— Повернись ко мне, — хрипло приказал Торвальд.

— Что?

— Повернись ко мне своей сладкой задницей, — это прозвучало слишком грубо и резко. Совсем непохоже на него. Наама недовольно фыркнула, но послушалась. Он потянул ее за бедра на себя, а в следующее мгновение она задохнулась, ощутив ласкающие и жалящие прикосновения языка на самой чувствительной точке своего тела. Это было волшебно! Непередаваемо! Как раз то, чего ей не хватало. Постанывая от удовольствия, она вернулась к своему занятию, но полностью сосредоточиться на ласках не получалось. По всему телу расплывалась сладкая пульсирующая дрожь, наслаждение звенело в каждой клеточке, огненный ком внизу живота рос и разрастался предчувствуем небывалого восхитительного финала.

Кажется, это произошло одновременно. Легкая пульсация под пальцами, чуть терпкая вязкая жидқость на языке и мир взорвался в упоительном яростном безумии. Наама обмякла оглушенная, опустошенная оргазмом небывалой силы. Но Торвальд не оставил ее в покое. Развернул лицом к себе, впился в губы жадным поцелуем, в то время как его пальцы продолжали ласкать и поглаживать там, где мгновением раньше был его язык. Наама выгнулась, жалобно всхлипнула и снова растворилась в наслаждении.

В себя она пришла от поцелуя — весьма целомудренного, в лоб. Потянулась, удобнее устраивая голову у него на плече, поймала теплую улыбку.

— Кажется, занимаясь надругательством, мы пропустили ужин.

— Я не голодна.

Она ощущала себя сытой во всех смыслах. Довольная демоническая сущность тихонько мурлыкала.

— А я бы съел здоровенный стейк.

Наама мысленно перебрала содержимое холодильного ящика.

— Стейка нет, — она зевнула. Как спать-то хочется! Слишком тяжелый и суетный получился день. — Могу пожарить яичницу.

Яичницы и омлеты во всевозможных вариантах в последнее время у нее получались совсем неплохо. Торвальд шутил, что такими темпами лет через пять-шесть рискнут снова попробовать паэлью ее авторства. Наама делала вид, что сердится, но на словах «пять лет» в душе что-то сладко замирало.

Он легонько чмокнул ее в губы.

— Лежи. С яичницей я способен справиться самостоятельно.

Ну и ладно, ей же проще.

Она провалилась в сон и не слышала ни как он уходил, ни как возвращался часом позже. Только почувствовав знакомую ауру рядом, подползла во сне, чтобы обнять и снова устроить голову у него на плече.

Магический светильник не горел, но света круглой бледной луны хватало для зрения анхелос. Торвальд вглядывался в лицо мерно посапывающей в его объятиях женщины так, словно видел ее впервые.

Не красавица, если вспомнить классический канон, но это перестаешь замечать уже в следующее мгновение после знакомства. Есть в ней что-то, искорка, шебутной огонек, притягивающий невольно взгляд к высоким скулам, алым губам и раскосым кошачьим глазам. Не пройдешь мимо, так хороша. Демонически, невозможно хороша.

Спит, доверчиво устроив голову в сгибе его руки. На чувственных губах довольная улыбка, на щеках румянец. Похожа на кошку, втайне от хозяина вылакавшую целую крынку сметаны.

Так изменилась… Не узнать бледную издерганную и злую женщину, ступившую на порог его дома чуть больше месяца назад. Больше не вздрагивает, не шарахается, не скалит зубы — не подходи.

Доверяет…

Надо сказать ей. Она должна, имеет право знать. Раньше он думал, что Наама знает — не мог же Αрмеллин отправить мать к нему, не предупредив. Но день за днем, вглядываясь в свою гостью, убеждался — нет, не предупредил. Почему? Побоялся, что Наама откажется принять покровительство того, кто был виновником ее страданий?

Значит, он должен сам. И нужно было сделать это раньше. До того, как все запуталось окончательно.

Он скажет, и потеряет ее. Или не скажет и потеряет, потому что прошлое и ложь навсегда останутся между ними. И неважно, что Наама никогда не узнает. Он будет знать. И никогда с чистой совестью не сможет назвать ее своей.

Снова влюбился в демоницу. Идиот! Опять на те же грабли, с разбега. И ладно бы просто в демоницу, в Нааму ди Вине. Некоторых дураков жизнь ничему не учит.

Зачесался шрам на груди — метка, оставленная ее отцом.

Ди Вине — проклятый род, род бунтовщиков и сволочей. Угроза правящей династии, угроза только-только установившемуся шаткому миру. Угрозы нужно уничтожать, для того он и пошел в особый корпус анхелос. Чтобы защитить то, во что верил.

Α теперь мертвы. Все, кроме нее — той, которая спит, доверчиво уткнувшись носом в его плечо. Той, которую хочется защитить и укрыть от всех напастей и угроз. Той, для которой он в свое время неосмотрительным советом подписал путевку в личный ад.

Захочет ли она остаться с ним, когда узнает правду?

— Сэр…

— Ты принес его? — Андрос ди Небирос повернул налитые кровью глаза к плюгавенькому человечку. Тот пугливо жался к двери, стискивая в побелевших пальцах потрепанную бумажную папку.