Павел Кошовец - Это не наша война [СИ]

— Они всех убивают… Отца…

— Кто? — послышался встревоженный голос кардинала.

— Кто это? — насторожился парень. — Меньи, — он нащупал руку товарища. — Её Высочество не с тобой? — окружающие как-то сразу промолчали, а Руфия без особых эмоций, но нахмурившись, подумала о том, что она здесь, а возможно и не одна, знает наверное весь дворец. А мальчишка, не услышав ответ, торопливо затараторил, и то, что она слышала, загнало её в ступор своей… своей невозможностью.

Дворец пал. Солдаты в форме личной гвардии РоАйци наводнили коридоры, ищут короля и его дочерей. Тех, кто оказывает сопротивление, убивают. Тех, кто не оказывает, но известен, как лояльный Элию, как например, отец этого парнишки, тоже убивают. С женщинами проще…

От грубого пинка высокая крепкая дверь издаёт тяжкий стон и открывается рывком, внутрь заглядывает… судя по растрёпанной шевелюре и следам крови на щеке — харя. Удивлённый взгляд недолго бродит по экзотическим деревьям, замечает группку людей, останавливается на Руфии, и чёрная борода разламывается в радостном оскале.

Солдат заходит в сад. На локте простой конический шлем, зелёный плащ от невольного сквозняка струится, словно крылья, на плече — торба с чем-то позвякивающим.

— Ну, крошка, будешь добра к дяде, и никто не пострадает, — бормочет невнятно. Осоловелый взгляд с трудом удерживается на бледном лице принцессы. Она гневно поджимает губы, видя неприятную улыбку.

— Да он пьян! — удивлённо восклицает Меньи. — Пошёл вон, скотина! — зло восклицает, выхватывая свою железку, и принцесса с ужасом наблюдает, как юный рыцарь делает несколько шагов навстречу этому чудовищу в доспехах.

— Это ещё что за прыщ? — несказанно удивляется тот, не останавливаясь, швыряет шлем прямо в лицо не ожидавшему такого Меньи.

Парень роняет свой декоративный меч, который трещит на ступеньках под сапогом, хватается за разбитое лицо, кажется, что вот-вот захнычет, но солдат, не теряя времени, сбрасывает с плеча громко и увесисто звякнувшую котомку, хватает мальчишку за шиворот и между ног, натужно приподнимает и с хеканьем опускает на колено. Тонкий визг резко прерывается…

Руфия видит испачканное лицо со свёрнутым носом и застывшими, раскрытыми глазами, находящимися уже не здесь. Пальцы рефлекторно скребут по камню, подбородок мелко подрагивает, будто парень пытается что-то сказать… Она… она тоже наверное умерла…Ещё пару вздохов назад они рассуждали о любви…

Она видит, как неумолимая ухмыляющаяся смерть приближается к ней, а ей вроде уже и не страшно. Просто очень холодно. Отстранённо наблюдает, как товарищ Меньи самоотверженно хватает убийцу за ногу, а тот одним движением сапога дробит кисть, а вторым — в голову — окончательно убирает досадное препятствие со своего пути.

— Сын мой, остановись!

Дорогу к Руфии заступает Его Преосвященство, поднимает в останавливающем жесте руку.

— Папашка, отойди к дракону, ради Единого, — просит тот сумрачно, но останавливается.

Принцесса стоит точно за спиной кардинала, она чувствует запах благовоний, идущий от него, костяшками пальцев, собранных и побелевших в молитвенном замке на груди, ощущает бархат ткани сутаны Его Преосвященства.

Странно так, раньше она подобных мелочей не замечала, а сейчас органы чувств будто обострились, выхватывая несущественные раннее детали.

— Остановись, сын мой, — повторяет святой отец, но уже без повелительной, командной интонации. — Не отягощай душу свою ещё одним грехом. Единый всё видит, — он абсолютно спокоен и уверен настолько, насколько вообще можно выглядеть уверенным в данной ситуации.

Но чудовище вдруг ухмыляется и вновь открывает свой рот.

— Старикан, ты наверное не в курсе, но с этого дня в Агробаре новая вера в Единого, без всяких алчных священников — торгашей. Так что, — завершил он победно, — извини, Единый в твоих услугах больше не нуждается, — и чудовищная пощёчина сметает пожилого кардинала с пути. — Ну вот, — улыбается харя, — а ты боялась, — изображает укоризну. — А ты ничего, — говорит он, разглядывая застывшую девушку, его квадратная, залитая кожей и железом фигура будто нависает над худенькой девчонкой. — Самое страшное позади, — сообщает будто бы даже успокаивающе. — Аристократочек я ещё не пробовал, но обещаю: будешь покладистой — будет не больно. И может даже заступлюсь за тебя, когда нагрянут мои товарищи… — замолкает на удар сердца, словно задумавшись, — в свою пользу, конечно, — хохочет, обдавая неприятным алкогольно-пищевым перегаром.

Руфия чувствует, как внезапно кружится голова, в висках бьют литавры… Самое время хлопнуться в обморок.

— Ну ш-што, недомерок, выкормыш-ш дракона, как будеш-шь помирач-шь? — спросил худой высокий мужик с окровавленной, замотанной грязной тряпкой головой и разбитым ртом — потеря нескольких зубов плохо сказалась на его дикции, а скверный характер только усугубила.

Дело в том, что этому шепелявому было за что злиться на гнома, который был именно тем, кто был против обирания себя и, доказывая своё несогласие, произвёл необходимые изменения во внешности и произношении вредного человека путём ловко направленного удара обухом топора. Но надо было этого уродца просто тихо прирезать, и не было бы теперешних проблем, а так сработал гуманистический (некоторые называют — человеческий) фактор, и гном посчитал, что желающего помародёрствовать на нём, притворившимся бездыханным, следует просто проучить, но не убивать. К сожалению, получивший в зубы очень болезненный удар с последующим выплёвыванием драгоценных бело-розовых осколков, мужик благодарным себя не чувствовал и, мало того что истеричными воплями привлёк внимание почти прошедшей мимо толпы, так ещё и подзуживал окруживших любопытных, и без того жаждущих крови буянов, к нападению на инородца.

Как же иначе, — грустно подумал Ностромо, — в человеческом городе во время кровавых разборок все иные — желанная добыча любых придурков, какими б благородными эпитетами они себя не нарекали — освободители, просветители, защитники слабых — все они, выпускающие на волю внутреннего зверя — ублюдки драконьи, и место их на рудниках или на плахе.

Но тяжёлый боевой топор в руках низкорослого крепыша был очень весомым аргументом и заставлял призадуматься. Причём несколько человек уже успели убедиться, как ловко гном обращается со своим оружием: тихо скулящая огромная бабища лежала на боку — отбитая задница не давала возможности сесть, и парочка весьма крепких мужиков, то ли молотобойцев, то ли кузнецов — один обиженно баюкал руку, другой лежал не шевелясь, получив в голову.

— Неужели мы оставим безнаказанным этого бандита с большой дороги? — каркал шепелявый, а Ностромо чутко следил за движениями толпы.