Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

— Ан, ты грустный, — задумалась девочка. — Наступаю на макушку, а там мысли вроде угольков, аж пятку жгут. Хочешь, сразу уйдём из города? Ан, у тебя болит голова?

— Нет.

— Пошли, ну его, мудреца ихнего. Ты в тыщу раз умнее.

— Их, тысячу. Не уродуй слова, я не оценю подобного.

Змеи в кувшине шипели негромко, но было их много, и звук получался солидный, опасный. От вервра отодвигались, оглядывались — и делали еще шаг-другой в сторону.

Толпа у входа во дворец росла. Из ворот появлялись всё новые стражи, выносили шесты с дорогим шёлком, заполненные письменами с заветами мудрости предков. Каждое полотнище имело огромную ценность, над его изготовлением трудился не менее трёх лет одарённый ноб синей ветви, то есть именно мудрец — синих на юге превозносили особо, много выше алых и даже немногочисленных белых. Сильных нобов золотой ветви здесь, как полагал весьма осведомлённый вервр, не осталось. Потому и детей полной крови на юге не могло родиться, таково мнение королевы, основанное на докладах её опытного палача…

Сам вервр к синему дару долгое время относился с некоторым пренебрежением. Ну, способен человек красивее прочих составить запись — что особенного? По такой логике выходит, ослеп синий ноб, и значит, его дар иссяк. Что определённо неверно.

— Внемлите гласу мудрости, — гнусаво заныли в вышине.

Вервр сперва удивился, а затем осознал, отослав звук и собрав эхо: голос исходит с балкона высокой башни, расположенной в пределах дворцовой ограды, у края площади.

Толпа загомонила и резко стихла, раззявив рты и закинув головы до хруста шейных позвонков, до черноты в прищуренных, выжигаемых солнцем глазах…

— Внемлите и содрогнитесь, ибо опоганен наш город, омрачена честь и слава оплота мудрости. Преступный Ан Эмин Умийя, внук брата шелудивого пса, чьё имя вычеркнуто из всех книг, чей род признан вовеки вечные бездарным, под чужим именем проник в сиятельное средоточие…

Вервр отвернулся от дворца и стал быстро пробираться сквозь толпу, дальше и дальше. Ана что-то поняла, присела, а затем оседлала шею и обняла руками голову вервра, чтобы не мешать ему и не привлекать внимания своими выходками, порой достойными представления канатоходцев.

В тенистой боковой улочке, в трёх её изгибах от площади, вервр сгрузил кувшин и девочку. Замер на миг, принюхиваясь и выбирая решение.

— Донесёшь кувшин?

— На голове. Да.

— Это важно, поняла? Не возвращайся туда, где наши вещи. Забудь о них. Сейчас ты пойдёшь к северным воротам, выберешь тихое место и оплатишь проживание на три дня вперёд. Ты будешь ждать меня, никуда не выходя и не делая самых малых глупостей.

— Да.

— Тише мыши. Заботься о змеях, я обещал вернуть их невредимыми домой, в пустыню, и помни: если что, они защитят тебя.

— Да. Но пап…

— Нет времени. — Вервр досадливо поморщился и всё же добавил: — Я весьма глуп, я благодарно принял, как подарок и наследие, имя старика Монза. Его полное имя, понимаешь? От рождения он звался Ан Тэмон Зан. Первым в череде из нескольких его имён было именно это — Ан, короткое и удобное. Так я стал Аном. Вот только первым на юге указывают не имя, а род. Я не учёл.

— То есть тот преступник… — шепнула Ана, и было заметно, как похолодели её пальцы, уши, щеки.

— Да. Старик был несказанно щедр, ведь он принял меня в семью. Подарил мне куда больше, чем я думал… Всякое настоящее наследство имеет тайну и цену. Пришла пора узнать и заплатить. Жди терпеливо. Я не смогу пока что помочь тебе, даже в худшем случае.

— Только не позволяй им убивать тебя, — жалобно пискнула Ана, глядя вверх, на срез плоской крыши ближней мазанки.

Именно туда вспрыгнул вервр, бесшумный и — невесомый… Он шагнул и, вроде пустынного миража, растворился в мареве полудня. Попробуй научись у него всему, если он — сплошная загадка и к тому же почти всемогущ… Так думала Ана, и её мысли доподлинно знал вервр, и уносил их с собой, как сокровище. Очень долго, а может, и вовсе никогда, о нем никто не переживал. За него не боялись. Его не ждали с надеждой и болью.

В несколько прыжков вервр выбрался на ближнюю к площади крышу. Заскользил, пригибаясь и вчуиваясь, процеживая сквозь зубы жар и пыль городского ветра, а заодно запахи, вкусы, настроения.

Толпа разрослась и заполнила площадь. Гнусавый глашатай завершил перечисление преступлений ужасного Ана Эмина Умийи, который не только подло проник во дворец мудрости, но и покинул его после полного обучения, чтобы уйти в пески и распространять запретное знание среди врагов Казры.

Злодея, едва способного двигаться после многодневных допросов, выволокли на площадь и бросили лицом в пыль. Толпа взволновалась. Молчаливые — потому что многие из них лишены языков, знал вервр — слуги дворца мудрости вывели под уздцы двух смирных лошадок, запряжённых в повозки, полные камней. Покрупнее и помельче, острых и округлых, удобных под любую руку. Горожане охотно, чуть не в драку, разбирали камни, предвкушая действо и делая ставки, сколько продержится преступник в сознании, хотя бы и лёжа.

Вервр спрыгнул наземь у ограды дворца и пробежал к кольцу охраны, извиваясь и протискиваясь сквозь плотную толпу не хуже змеи. Поднырнул под руку ближнего стража с отравленным клинком и пошёл неспешно, нагло, ведя пальцем по шеям прочих и превращая охрану мимолётным прикосновением — в набор забавных статуй, не годных ни двигаться, ни тем более воевать. Вервр шипел, звука люди не слышали, но парализовал он не хуже касания руки.

На совершенно тихой площади, забывшей дышать, скоро остался подвижен лишь вервр. Он добрался до приговорённого и встал у него за спиной.

— Сказано в третьей скрижали, стих пятый, строфа седьмая, — обращаясь к вратам мудрости, зашелестел вервр Ан. Негромкий голос его был слышен всякому и внятен до самого слабого звука, — «Колени преклони пред мудрости рекой, смиренно зачерпни и пей из вод познанья». — Ан помолчал, степенно поклонился и встал на колени. — Что означает: всякому дозволено ступить сюда и задать вопрос. Я чужестранец, и мало во мне понимания, но я смиренно прошу об ответе, для меня жизненно важном.

— Да будет так, — отозвался сладкий, отечески снисходительный голос из-за врат.

Некто с даром синей ветви и высоким званием придворного мудреца принял вызов, чтобы дать время страже и соглядатаям. Вервр подавил усмешку. Наверняка для «чужестранца» уже готовят самый глубокий из подвалов допросной башни. Опять некто строит планы, такие обычные для людишек, такие удобные для вмешательства и правки их опытным вервром! Два-три дня — и дворец мудрости, этот роскошный змеёвник, управлялся бы движением брови. Есть прелесть в чтении доносов, составленных лучшими мастерами письма. Изящных, витиеватых доносов… и даже в стихах. Ведь очень скоро тут поняли бы: хозяин ценит рифмы и понимает в них толк.