Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

Проводив его взглядом, Ул погладил драконий ус, позволяя змейке-браслету коснуться чешуи дракона. Запястью стало очень горячо. Змейка скользнула, заново свилась в браслет, но чуть иначе. Глаза, похожие на драгоценные камни, засияли ярче.

— Эн, ну и вервр у тебя… весь извёрнутый. Знаешь, однажды я стану взрослее и все же попрошусь к нему в ученики. Только пусть до того помирится с братом, ага? А пока… Эн, покатай меня. Над горами, высоко-высоко. Можно?

Дракон расправил усы, сбросил гостя в траву — и широко улыбнулся…

Небо при взгляде с луга было синее и ласковое. В пять взмахов крыльев оно приобрело глубину и уплотнилось, будто мир внизу был нарисован разбавленными красками, а чем выше — тем они дороже, богаче… для избранных! Когда кожу обжёг холод, когда он инеем осел на ресницах и бровях, фиолетовое небо смотрелось драгоценнейшим ковром, а горы далеко внизу — узором заглавья к истории целого мира. Ул хохотал, отдавая остатки тёплого плотного воздуха и вдыхая разреженные иглы стужи. Дракон ревел и изрыгал сине-серебряное пламя, и весь оплетался сетью крохотных молний, играющих радугами в каждой чешуйке.

На запястье Ула змейка-Шэд удлинилась, приподняв голову. Она тоже улыбалась во всю пасть, вывесив по ветру трепещущий раздвоённый язычок.

— Эн, ты знаешь Шэда! — кричал Ул. — Ты дрался с ним? И было ве-се-ло!

— А-ррр, — ревел дракон, разъярённый тем, что он куда честнее своего вервра, и потому не способен нарушить данного ему обещания. Он бы мог назвать имя! Он бы хотел…

— Не переживай, вы же иногда одно целое, пусть будет, как он решил, — склоняясь к самой чешуе, шепнул Ул. — А я всё равно доберусь туда, куда иду! Я упрямый.

— Шэд! — шипела змейка на запястье.

Внизу ковром расстилался лес, синими драгоценными камнями лежали озера, наростами кристаллов — порой уродливых, а иногда и красивых — грудились людские поселения.

Дракон взрыкнул вибрирующим басом — и спикировал. Ул задохнулся, раскинул руки. Он удержался на носу Эна лишь потому, что ус дракона был крепко намотан на его пояс.

Город рос с каждым мигом, глаза смаргивали иней, а затем слезинки. Цвет неба смягчался, зелень внизу приобретала привычные оттенки, мчалась навстречу, обрастая подробностями и заслоняя, вытесняя недосягаемый горизонт…

— Эй, Лес! — издали узнал приятеля Ул. — Ле-ес!

Он скатился с драконьего носа в низшей точке пике, пребольно грохнулся спиной о камни и стал смотреть, как белый с алым Эн, прекраснейшее в мире создание, уносится ввысь, снова становится сказкой, недосягаемым чудом…

— Это был… он? Величайший, — почтительно шепнул рядом голос Леса.

— Это дракон, без вервра, — продолжая улыбаться, выдохнул Ул. — Я схожу с ума… Я уже не знаю, что на свете самое-самое сладкое и до чего я жаднее: до новой беседы с Шэдом, уроков Мастера О по композиции или… Нет, пустое. Всё пустое, когда Эн в небе! Я счастливейший из людей и бесов. Каждый день — праздник.

— Ты, если присмотреться, сам ещё вот такого роста, — голова Леса появилась в поле зрения. Альв улыбался грустно и светло, справа и слева улыбались две мордахи детишек лет семи, по ним Лес и указывал рост. — Ты прав… есть те, кого нельзя ненавидеть. И сегодня был праздник. Только нам пора. Он дал ответы?

— Да. Слушай.

— Погоди, на сей раз тебя желает лично выслушать она… карта «Ключ», — Лес резко подсох всей кожей, его глаза выцвели. — Высшая карта. Особенная.

Утро началось с убежавшего молока. Ула поняла это, едва приоткрыв дверь в обжитую пристройку дворца. Травница сокрушённо покачала головой, сменила башмаки на домашние туфли: её пара стоит на обычном месте и, как обычно, вычищена. Таков уж слуга этого дома. Если хочет, умеет всё, а уж если не хочет… так его и бес не заставит! Шель в зиму поворошил старые сплетни и вызнал, что этот самый слуга отчитывал багряного Рэкста прилюдно, и не раз! Угрожал уйти домой в деревню. А бес слушал, щурился от сдерживаемого смеха — и молча терпел упрёки. Рэкст сгинул, его дворец опустел, а слуга всё служит…

Навязчивый запах подгорелого молока доказывал победу слуги над новым хозяином в вопросе приготовления завтрака. Слуга ещё в зиму сказал: или он выбирает продукты, или «ешьте, чего у вас там спроворится!»… Граф Тан выслушал это своеобразное объявление войны и страдальчески кивнул. Детское упрямство нового хозяина имения не мягче каменных старческих убеждений слуги… И вот — запахами кухонной войны пропитался весь дворец. Постоянные проветривания создают сквозняки, они же в холода мешали протопить немногие жилые комнаты и постоянно угрожают сыростью роскошнейшей библиотеке.

— Стар и мал, и нет им лекарства, вовсе нет, — посетовала травница, кланяясь портрету графа Рэкста, вывешенному неугомонным старым слугой и возле этого входа в дом. — Что же вы, батюшка, пропали и знака не шлёте? Избрали себе наследничка, нечего сказать. Ведь воюют, ни за что воюют, а вам и дела нет! Хоть чую, была у вас затаённая мысль, а то и вовсе надежда сокровенная. Была… а мне и невдомёк понять, и даже Лофру моему не по силам. Лия вон, головушку клонит, устала гадать, а от вас ни единой подсказочки.

Мягко упрекнув отсутствующего беса, Ула ненадолго замерла, глядя в тёмные глаза портрета. Слуга сказал: работа старая, ей века три. Рэкст редко дозволял изображать себя, придворные художники у него приживались и того реже. Всегда вне свиты, вне обязательств и долгов. Эти странные люди шлялись по городу, безнаказанно задирали кого угодно, заводили романы, влипали в истории… и прятались от последствий во дворце всемогущего покровителя.

— Видно, крепко вы заняты чем-то, — вздохнула Ула. Припомнила старого слугу, всякий вечер готовящего тёплое вино с травами, чтобы вылить, никому не дозволив отведать. — А всё одно, нехорошо. Навестили бы.

Напоследок кивнув портрету, Ула пошла далее. Каждый раз, посещая «бесов дворец», она испытывала душевное смятение. Вся столица знает: багряный Рэкст был ужасен, сам Лофр убеждён, что бес — враг Ула… Так почему ограда владений Рэкста, неприступная для людей и после того, как он покинул столицу, для неё, матери врага — невидима и неощутима? И отчего глядеть на портрет тревожно? Бес кажется живым, а глаза его словно следят за всяким гостем дворца.

Первый раз Ула пришла ко дворцу год назад, после тягостных похорон бесценного друга, первого учителя сына — Монза. Душа истекала кровью… Но Ула добрела, опираясь на руку Шеля. Надо было попасть сюда, и спешно! Лия осталась одна в безжалостном, ядовитом кольце сплетен.

Год назад, когда столица зашепталась о бесе-отравителе Альвире и приплела к его темным делам княжеский род, сам князь взялся ответно распускать сплетни и выбрал для них удобную мишень — Лионэлу хэш Донго. Он был по-княжески прав: тянуть в грязь Лофра опасно, канцлер сам кого угодно смешает с грязью. Его доверенный — Дорн хэш Боув — изыскивая причастных к делу с отравой наворотил такого в день, создавший сплетни, и тем более в памятную следующую ночь, что упоминать красноглазого выродка стали реже прежнего и очень, очень тихим шёпотом. Вдобавок, он теперь третий канцлер, дорос-таки до высокого места… Беса Альвира начали откровенно бояться. Шутка ли, запустить яд в колодцы, откуда берут воду для дворца! А что яд не смертоносный, а меняющий поведение и настроение — то не всякому ведомо. А что яд не один и не только в тех колодцах — и вовсе почти никому…